Филипп небрежно кивнул рыжеватой головой, явно не сомневаясь в этом и не вспомнив, что он должен изображать скромность.

– Но сначала у нас пройдет на следующей неделе выставка. – Он мотнул головой на Сильвана.

Тот кивнул:

– Если только Ришар ничего не испортит. Наши стенды опять будут соседними. Нам срочно нужен шоколатье с фамилией на «П», чтобы он стоял между нами.

Филипп пожал плечами.

– Он не сделает ничего, что повредило бы его работе. Ты просто не обращай на него внимания, если он попытается затеять драку.

Брови Джейми сами собой поползли на лоб. Если он попытается затеять драку? Ну да, Доминик Ришар был готов подраться с ее обидчиками… Но тогда была особая ситуация! А с ней он держал себя так любезно!

– По-моему, он способен на все и может разрушить чужую работу, – задумчиво протянул Сильван. – Допустим, подставит подножку человеку, несущему шоколадную скульптуру.

Филипп слушал его, подперев кулаком квадратный подбородок.

– Но до сих пор он как-то сдерживал себя и не допускал таких выходок, – неуверенно возразил он.

– Верно. Но всегда чувствовалось, что он себя сдерживал.

– Слушай, я не собираюсь защищать Доминика Ришара. – Филипп почему-то посмотрел на Магали и отвернулся, поджав губы. – Он высокомерный ублюдок. Но знаешь, Сильван, ты тоже такой.

– Я не ублюдок, – запротестовал Сильван. – И я не высокомерный. Просто я реалист. А вот Ришар ублюдок.

– Это правда, – неожиданно вмешалась Магали с веселой усмешкой. – Сильван лапушка по сравнению с Домом. Просто вы не сомневаетесь, что все упадут к вашим ногам, когда вы пройдете мимо; ведь вы реалисты. – Она бросила мрачный взгляд на своего жениха. – А Дом – тот знает, что ему, возможно, придется заставить людей поклониться ему. И он готов взять в руки дубинку.

Дубинку… Это слово вызвало у Джейми неприятную внутреннюю реакцию – среагировали все ее внутренние органы. Но тут ей вспомнилось знакомое суровое лицо, которое смягчила озорная мальчишеская усмешка. Нет, Магали не в буквальном смысле говорит про дубинку.

– С каких это пор ты называешь его Дом? – резко спросил Филипп у Магали. – Ты так хорошо его знаешь?

– Ну, Доминик. Какая разница? – отмахнулась невеста. – Не позволяй ему разозлить тебя. Именно это он и пытается делать.

Филипп, все еще злясь, обнял Магали за талию. Она повернулась и что-то прошептала ему на ухо. Его губы растянулись в улыбке.

Может быть, Доминик Ришар влюблен в Магали?.. Джейми крутила в пальцах вилку. А что? Магали очень живая и остроумная… Это было нечто вроде флирта кинозвезды со знакомым тебе человеком – когда узнаешь об этом, на душе делается… тоскливо.

Впрочем, чего она ожидала? Хоть она и не такая привлекательная, как Магали и Кэйд, все равно она никогда не уделяла внимания своей внешности, не пыталась ее улучшить. Она меняла чужие жизни. Спасала детей. Обнаруживала непорядок в этом мире и исправляла его. Была такой, какую полюбил бы даже такой мужчина, как Доминик Ришар, если бы мог не обращать внимания на ее веснушки. Но вот теперь, после травмы… ну что она могла ему предложить?

Эй, послушай! Знаешь, я не красавица, но прежде я знала, как сделать мир лучше. А теперь… он страшит меня, этот мир.

Она вздохнула и прогнала прочь тоску. Если Доминику Ришару нравится Магали, что ж, значит, нравится. И не ее это дело.

А если соперники считали его ублюдком, разве это важно? Скорее всего они думают так и друг о друге, и обо всех остальных конкурентах.

Она не сомневалась, что многие из кинозвезд, которых она когда-то боготворила, при близком знакомстве тоже оказались бы ублюдками. А Доминик скорее всего страшно удивился бы, узнав про ее мечты о нем. Нет, уж лучше она будет тайком от него наслаждаться своей влюбленностью.

Ублюдок он там или нет.

Глава 6

– Это невыносимо. Ну не могу я бриться каждый день! – ворчал на следующее утро Доминик, глядя в зеркало, висевшее над раковиной в углу лаборатории, возле туалетов. – У меня кожа воспаляется. – Он потрогал пальцами дорожку из крошечных прыщиков, высыпавших на челюсти. Вероятно, человек с такой сыпью выглядит менее отталкивающе, чем мужик с черной четырехдневной щетиной, но сексуальность при этом явно страдает.

Сколько времени нужно, чтобы заинтересовать женщину, и она согласилась бы на секс с тобой? Вчера у него были призрачные надежды, но потом она отказалась звать его по имени и отказалась назвать ему свое. Тогда он понял, что ему придется снова сделать шаг назад, иначе он ее потеряет. А потом он не осмелился шагнуть вперед – нельзя было торопиться, после того как она увидела его истинное, грубое нутро. Да пусть он весь искупается в шоколаде, никто из раскусивших шоколадную оболочку все равно не обнаружит внутри нежный, сладкий ганаш! Даже после многолетней терапии он был готов при первой же провокации пустить в ход кулаки. Вроде она не очень ужаснулась, но ведь ясно, что она не чувствует опасности. Он ужаснулся вместо нее.

Черт, как все сложно. Сначала он пытался смотреть на нее как на шоколад, – в шоколаде он разбирался и знал, что спешкой его можно только испортить. Но теперь все больше и больше видел в ней женщину, и ему было трудно представлять ее как нечто, что можно перемешать ложкой.

К сожалению.

Да-а, он бы охотно перемешал ее своей «ложкой», подумал он, поймал в зеркале свою сальную ухмылку и вздохнул. Нет, никогда он не научится быть джентльменом, это точно. Ему хотелось часами заниматься с ней любовью, чтобы она поглощала его так же, как в его салоне. Интересно, позволит ли она? Она брала его шоколад домой и ела там долго-долго. Вот и его самого она будет есть всю ночь.

Нет, он доведет себя до помешательства, думая о таких вещах.

– Я не могу так часто бриться, – пробормотал он и пошел на кухню, потирая подбородок тыльной стороной ладони.

– Какой же ты тонкокожий, – сухо заметила Селия; она только что вылила ганаш в форму и теперь разравнивала его между двумя металлическими рамками. Ей, при ее небольшом росте, приходилось тянуться изо всех сил. Она пришла к нему ученицей в восемнадцать лет, выбравшись из скверной жизненной ситуации. Ему тогда было двадцать четыре, и он после шести лет обучения в других кухнях, ни одна из которых не специализировалась на шоколаде, только-только открыл свое дело – поступок, надо сказать, абсолютно безумный.

– Чувствительный мужчина, – насмешливо добавил его карамельщик Аманд, вынимая кастрюлю из длинной раковины, висевшую на стене в ряду множества других таких же.