Стоя у заграждения, он с тоской разглядывал маленькие фигурки, сновавшие на Марсовом поле. Он не понимал, почему так упорно ищет ту незнакомку. Такая хрупкость и худоба были не в его вкусе, но что-то говорило в ней о ее внутренней силе и необычном хаактере. Он не знал, какого цвета ее волосы, еще – она симпатичная, голубые (он ухитрился и рассмотрел их) глаза и большой рот с очень полными губами, слишком полными для такого худенького лица; а густая россыпь бледных веснушек казалась ему просто очаровательной. Но… в его магазин приходят тысячи симпатичных женщин. И нет никаких причин выделять ее из их числа… но она сидела в его зале такая тихая, такая сосредоточенная; пряталась под капюшоном, куталась в просторный свитер; так настойчиво поглощала, впитывала его суть, его душу, словно это занятие было главным делом ее жизни.
На восьмое утро она не пришла.
Его сердце сжалось. Все утратило краски и вкус. Он глядел на свои элегантные роскошные витрины, и ему хотелось вышвырнуть их за бессмысленную, отчаянную претензию доказать всем, что он чего-то стоит, что он уже не тот двенадцатилетний мальчишка, которого родной отец отправил в кровавое, вонючее, холодное логово срубать мясо с костей, чтобы зарабатывать этим на жизнь, а сам грелся дома алкоголем.
В душе Доминика бродили горечь и разочарование; эти настроения отразились и на его шоколаде, «темном и жестоком», по определению критика из «Фигаро»; очевидно, критик видел в этом положительное начало, ибо парижане, руководствуясь модным в те дни садомазохизмом, на следующий же день хлынули в бутик Доминика Ришара.
Когда незнакомка так и не появилась, он, потеряв выдержку, вскочил на мотоцикл и сломя голову помчался по улицам на остров Сен-Луи. Якобы ему срочно понадобился Филипп Лионне, чтобы поговорить с ним насчет Шоколатье-Экспо, выставки, открывающейся через пару недель.
Предстоящее событие вынудило к сотрудничеству его и других топовых мастеров шоколада и кондитеров, что было вообще-то не в их духе, каждый заботился лишь о себе. И Доминик знал, что он среди всех самый замкнутый. Да, соперников он не терпел. Когда он оказывался в их компании, ему хотелось отчаянно драться с ними на кулаках, а потом попрать их поверженные тела и запечатлеть победу улыбкой на своем разбитом, покрытом синяками лице. Да. Я могу побить любого, любил повторять он себе.
Правда, ему нравилась Магали, маленькая, хрупкая невеста Филиппа. Нравились ее сапожки, ее строгий вид; ему нравилось думать, что он добьется любви этой недотроги, задвинет куда подальше Филиппа, плюя на неминуемую опасность. Филипп Лионне наверняка попытается его убить; возможно, они подерутся до крови и увечья, и это намного интереснее, чем их соперничество в сочинении замысловатых шоколадочек и кондитерских штучек.
Но он не доводил до этого дело… ну, уж точно не из-за того, что уважал Филиппа. Мысль об этом как о возможной мотивации заставила его дать полный газ – он проскочил прямо перед бампером какого-то автомобиля.
Он не делал так, потому что… Не делал так, потому что поставил в своем зале стенку с розовыми бутонами! Не делал, потому что, как бы ни было велико искушение, он не из тех мужиков, кто походя разрушает чужое счастье. Скорее ему нравилось творить это счастье, пускай даже «темное и жестокое». И все же ему хотелось, чтобы с Филиппом Лионне крутила любовь не Магали, а Кэйд Кори, невеста Сильвана Маркиза. Она глядела на мужчин так, словно драка – скучное и ребяческое занятие и в ней нет ничего привлекательного. Кэйд как раз разговаривала с Филиппом, когда Доминик вошел в лабораторию Лионне в своей мотоциклетной кожаной куртке. Филипп делал торт к свадьбе Сильвана и Кэйд, однажды уже отложенной из-за каких-то проблем в семье невесты – кажется, там кто-то попал в больницу. Доминика это мало интересовало, но если можно посплетничать, то его сотрудники не преминут этим заняться. Иногда их болтовня доходила и до его ушей, пробивая его зацикленность на работе.
Разумеется, Сильван Маркиз скорее утопится в собственном шоколаде, чем попросит Доминика Ришара приготовить для него свадебный торт!
– Доминик, привет, – буркнул Филипп при его появлении.
– Привет, Филипп. – Дом и не пытался пожать руку Филиппа, всю белую от сахарной пудры. – Привет, Кэйд. – Стройную шатенку он расцеловал в обе щеки. Когда-то Кэйд пришла в его лабораторию и вздумала купить его душу за несколько миллионов. Не исключено, что он бы и клюнул, если б не презирал до такой степени шоколад фирмы «Кори». Сказать начистоту, до этого он продавал свою душу несколько раз, а потом долго залечивал раны. В результате бедная миллионерша остановила выбор на Сильване, и Доминик, встречаясь с нею, всегда испытывал чувство вины за то, что вынудил ее пасть так низко.
Дом слегка флиртовал с ней, когда шла торговля за его душу, но в целом был к ней индифферентен. Темная, низменная сторона его натуры довольно часто пробуждалась в нем при виде красивых и богатых женщин, посещавших его бутик, и он пользовался их страстным желанием отдаться ему. Когда его умоляла о грубом сексе женщина, которая лет десять назад сочла бы его ничтожным мальчишкой, он находил в этом нечто пикантное и лестное для себя.
Впрочем, Кэйд никогда не проявляла ни малейшего желания переспать с ним, да и такие аристократки, помимо сексуального удовлетворения, мало что давали ему. Их жизнь была слишком поверхностной, слишком сытой и беззаботной. Плюс к этому, господи боже, «шоколад Кори»!.. Он не Сильван Маркиз; у него твердые принципы и стандарты. Как теперь высокомерный Сильван будет глядеть людям в глаза, раз он женится на наследнице мультимиллиардной корпорации, выпускающей такую дрянь для массового потребления?
Доминик хмуро поглядел на Кэйд Кори, удивляясь, что такого нашел в ней Сильван Маркиз.
– Что? – сухо спросила она, и он неожиданно почувствовал к ней всплеск симпатии. В начале их знакомства она рассчитывала его охмурить и всячески демонстрировала свою покладистость. Теперь, когда ей было плевать, что он о ней думает, она нравилась ему больше.
Прямые, невероятно шелковистые каштановые волосы, голубые глаза, высокомерно взирающие на мир. Странно, но его не покидало ощущение, что в ней что-то изменилось, вот только что?
– Ничего. – Он пожал плечами и обратился к Филиппу: – Значит, вы устраиваете Шоколатье-Экспо? Кэйд, ты знаешь, кто там будет?
– Там будет представлена вся продукция «Кори». – Она ткнула в себя пальцем, и это, вероятно, должно было означать, что она сама по себе – событие для всякой выставки шоколада. – Девон Канди. Кайебо, Крафт, Флоренция…
Доминик переглянулся с Филиппом.
– Я спросил про важных участников.
Кэйд с досады аж застонала.
– Я, ты, Симон, Сильван. По-моему, это самые значимые имена, – сказал Филипп. – Ты будешь на Экспо сам или пришлешь кого-то из своих?
– Буду сам. – Симон Кассе, вероятно, представит невероятные, изысканные шедевры из шоколада и тонированного сахара. Филипп любил демонстрации, позволявшие ему представить сложные торты с каким-нибудь элегантным эффектом. Сильван… – Чем занимается Сильван? – спросил он небрежно у Кэйд, надеясь, что она, будучи новичком на сцене парижских шоколатье, вдруг да сообщит ему об этом по наивности.