Кэйд молчала. Задумалась. Она могла изменить мир в рамках зала заседаний, но никогда не могла изменить сестру.

– Ну, вот что я тебе советую, – сказала наконец Кэйд, доказав, что она не менее несгибаемая, чем Джейми. – Если ты хочешь, чтобы на круглый стол приехали нужные тебе люди, организуй его в Париже. Пока в Кот-д’Ивуаре не наладится политическая ситуация, производители шоколада не направят туда своих сотрудников. Но ты вполне можешь привезти сюда представителей фермерских кооперативов. И правительственных чиновников, если к тому времени они будут назначены.

Джейми нахмурилась:

– Я хочу, чтобы главы крупных фирм побывали на фермах, чтобы они посмотрели на все своими глазами, а еще – чтобы они поняли, сколько стоят приличные сорта какао.

Кэйд тихо взвыла от досады.

– Черт возьми, почему я всегда должна выступать в роли прагматика? Конечно, персональные визиты мировых миллиардеров на фермы – дело хорошее. Но ты подумай сама: чем умирать за идеалы, почему бы тебе не выбрать и не осуществить что-то реальное?

Две пары голубых глаз встретились в нескончаемом поединке людей с сильной волей.

– Кстати, я вхожу в комитет по подготовке круглого стола, – напомнила Кэйд. – Как тебе должно быть известно. Скажи слово, и я начну тормошить каждую персону из шоколадной индустрии, до кого доберусь. Но в Париж приедет намного больше народу.

Подготовка к круглому столу, такому, как она замыслила, займет не менее шести месяцев. На нем она представит трех– и пятилетние проекты и более долгосрочные. Вместе с Кэйд, их отцом и дедом они будут убеждать все крупные шоколадные компании.

Справедливо ли это? Устраивать все, не покидая Парижа? Или это ренегатство?

– Можно также в Вашингтоне, Нью-Йорке или Лондоне, – добавила Кэйд. – Если это облегчит тебе расставание. Господь свидетель: когда я сказала, что тебе хорошо бы завести роман с парижанином, я не имела в виду этого заносчивого грубияна и развратника.

Доминик стоял в крошечной приемной, в одиночестве, и это было хорошо, так как он заполнил собой маленькое пространство. Он бросил взгляд на журналы, разложенные на столе. «Ты что, журнал в аэропорту?» Он достал из кармана книжку и прислонился к стене, потому что терпеть не мог сидеть и ждать. Потом, как ни останавливал себя, все-таки погладил ладонью свою новую куртку. Не смог удержаться. Мягкая кожа, элегантный, мужественный стиль. Не то чтобы он не мог себе позволить что-то подобное, но он никогда не уделял внимания одежде. Сейчас на нем была самая приятная вещь из всех, какие он когда-либо носил.

Он не переставал радоваться куртке. С тех пор как Джейми принесла ее в дизайнерской сумке, протянула ему, потупившись, и слегка порозовела, когда он извлек подарок из сумки. Потом он положил ладонь на затылок Джейми, такой восхитительно открытый и беззащитный. Она притихла, вбирая в себя тепло его руки, и это был глубокий, полнейший покой. И потом взглянула на него.

Когда она глядела на него вот так, внутри него все плавилось, и он становился беспомощным. А она словно никак не могла поверить, какой он чудесный. Но вместе с тем он с трудом удерживался, чтобы не сжать руку на ее затылке, не подтолкнуть ее: ну-ка, давай, поверь; поверь в меня.

Самонадеянный идиот, вот он кто. Вот если бы он стал таким, в кого она действительно могла бы поверить, кто не морочил бы ей голову ложными притязаниями!

Он не мог заставить себя снять куртку, хотя Селия посмеивалась всякий раз, когда думала, что шеф ее не слышит.

– Он такой ми-илый. Разве не прелесть?

Конечно, в июле ему придется тяжко, в жару он потеет, как свинья, но мысль, что он снимет куртку, была для него невыносимой.

Она могла бы вернуть ему его собственную, мотоциклетную.

Но она оставила ее у себя.

Потирая пальцами угол подаренного ему облачения, он пытался сосредоточиться на чтении. Но прочел лишь несколько строф, как к нему вышел Пьер Полен.

– Твоя борода мне нравится. – Теперь Доминик сидел в его кабинете.

Старик потрогал свою аккуратную седую бороду и усмехнулся.

– А что? Людям хочется верить, что человек с седой бородой знает ответы на все их вопросы. Я хотел было ее покрасить, но получится фальшиво. Итак. Сколько же прошло времени – пять лет?

Он знал это лучше, чем Доминик, потому что перед ним были его записи, но приблизительно это было так. Когда Дому исполнилось двадцать три года, ему хотелось основать собственный бизнес, чтобы он был не хуже, чем у других. Он нуждался в помощи, хотел понять, найдется ли хороший человек, который поможет ему справиться с разочарованиями и злостью, подтолкнет его к действиям. Тренажерный зал был и тогда уже обязательным для Доминика, но оказалось, что у Пьера нашлись и другие советы.

– Все еще увлекаешься Превером? – Пьер кивнул на книжку, которую Дом держал в руках.

Доминик сунул ее в карман.

– Да. А ты все так же ненавидишь поэзию?

– Увы, – извиняющимся тоном подтвердил Пьер. – Да. Я нецивилизованный варвар.

Доминик иронично усмехнулся – сидевший напротив него человек обладал множеством научных званий. Хотя, возможно, Пьер получил слишком много знаний, а Дом никогда не получал их достаточно. Квартира была набита книгами.

– Помнишь, как тебя беспокоила моя неспособность завязывать глубокие, серьезные взаимоотношения? Тогда ты предлагал поработать над этим.

Пьер взглянул на свои записи пятилетней давности.

– А ты отказался, заявив, что отсутствие серьезных отношений идет тебе на пользу.

Доминик кивнул, удобнее устроился в кресле и откинулся на спинку, плотно прижавшись к ней спиной. Этот час обещал быть очень долгим, и надо быть готовым к этому. Плюс к тому, если ты не живешь, а находишься в пугающем тебя свободном падении, приятно иметь под рукой что-то твердое.

– Пожалуй, я созрел для таких занятий.

Глава 19

Доминик крутил в пальцах маленькую овальную шоколадную конфетку с начинкой. Она была твердая, но не такая твердая или холодная, как мрамор, и уже начинала таять в его пальцах. Под его рукой на мраморной столешнице лежала маленькая горка конфет. Гладкие, плотные, темные – само совершенство. Как мог он сделать такой шоколад, последний кусочек которого отрицал всю легкость первого, отказываясь плавиться на языке?

Он мог назвать этот шоколад «Жем», и смысл поймет лишь горстка людей. Но это будут самые важные люди.

Если он изготовит для нее превосходный шоколад, станет ли она больше ему доверять? Позволит ли раздеть ее при свете дня? Уткнется ли лицом в его грудь, поведает ли какие-то детали из своей жизни, к которым не хотела возвращаться? И что ты будешь делать с этим знанием, идиот? Подпитывать свой страх, чтобы крепче держать ее в своих руках и надежнее оберегать?