Ратники пожирали глазами командира. Подвиг Ильи Муромца, в иное время оставивший бы равнодушными как деяния героев иных былин, сейчас принимался бойцами ОМОН неистово близко к сердцу — через полчаса на позиции. Они жадно внимали тому, что было, дабы знать, что делать и как будет.
— Это случилось давно, четыреста лет назад, — сообщил старый лучник. — Илья Муромец был великий богатырь, такие сейчас не родятся, — с некоторым сожалением добавил он. — Мы все будем достойны его, если сообща сделаем то, что совершил он один. Скоро нам предстоит встретиться с силами добра. Они выйдут с самыми лучшими целями для сотворения самого гнусного действа. Это будут не работяги. Чёрный пролетариат целиком на нашей стороне, в рабочих кварталах, его удержит полиция. С Болотной стороны на нас попрёт белый пролетариат. Те, кто интригами, хитростью, подлостью подчиняет себе окружающую массу, добывая из неё ништяки. Они как московские манагеры. Среди них и будут настоящие манагеры, мы их много выгнали из Москвы. Они готовы биться до последней капли чужой крови за свободу слова, но только свою. Они много говорят о свободах. Под свободой они понимают вседозволенность. Жечь, крушить и ломать, как надысь в китайском районе. Но сегодня у них не выгорит. Сметём напасть в Оку! Не пропустим на нашу сторону одержимых!
* * *
Вдали от центра, за версту от пасущей Великий Муром полиции, на Болотной стороне собирался народ, чтобы без помех сконцентрироваться, получить припрятанные в трущобах плакаты и знамёна, остаканиться дармовой чаркой, да собраться с духом перед маршем на купеческий берег. Чтобы ширнармассы не заскучали, их развлекали ораторы и московский гитараст, певец ртом Истома Нагой, по мере приближения к финалу увеличивая накал заученных экспромтов.
Павел ждал своей очереди, нервно вытирая ладони о жёлтую майку лидера. Новенькая и доселе ненадёванная, она хорошо впитывала пот. Повод для волнения имелся, да ещё какой! Задачей командира Отвагина, прописанной в плане мероприятия, было раскачать толпу и повести на главную площадь Великого Мурома. Путь неблизкий, вдобавок, скауты донесли, что на другом берегу встал странный заградотряд с конными латниками и двумя орудиями, наведёнными на мост. Однако пиар-менеджер гарантировал невмешательство сил охраны правопорядка, и Вагин верил своему нанимателю, ведь верить было больше некому.
Собравшиеся захлопали, одобрительно засвистели, провожая коновала Гнидко, ударно отжегшего под конец речи. Павел взбежал на трибуну. Его била дрожь, но молодой агитатор старательно загнал её внутрь, расслабив плечи, чтобы не зажиматься и не показывать, как его на самом деле колотит. Он репетировал речь перед зеркалом. Он хорошо помнил, что надо говорить, он много раз повторял, но в тёмной хибаре было совсем не так, как на открытой местности, при свете дня и при всеобщем внимании. Казалось, все ждали его позора.
Павел зашёл за трибуну, упёрся в неё руками и увидел обращённые к нему лица, похожие на подсолнечники, столько в них виднелось ума и выразительности. Лица были молодые и наивные, исполненные лучезарного ожидания и восторженной сопричастности к делу, ради которого собралась такая масса товарищей. «Товарищей», — слово стало опорным для смятённого Вагина, и тут же словно тумблер перекинулся внутри у него, переключив энергию внимания с волнения на страсть.
— Товарищи! — звонко крикнул Павел.
Ему хотелось сообщить: «Вот здесь я!», чтобы сошедшиеся вместе люди поддержали его и поощрили. Он чувствовал на себе собранный в точку интерес толпы, как сведённые линзой солнечные лучи сливаются в тонкий мощный луч, от которого загорается растопка и взрываются трудолюбивые муравьи, только народное внимание не обжигало кожу, а вливалось в тело и распаляло сердце.
— Товарищи! — Вагин помнил, на чём по конспекту закончил свою речь Гнидко и подытожил в свою очередь: — Дальше терпеть нельзя! Олигархи захватили власть, чтобы обирать нас с вами и через то богатеть самим. Это режим взяточников и воров. Они насадили китайцев повсюду! Китайцы теснят нас, коренных! Олигархи не знают меры. Они выпустили фальшивые деньги. У всех есть на руках знаменитые «мавродики», которые не знаем, куда деть. В магазинах «мавродики» не берут. Деньги вложены, денег нет! — Павел набрал полные лёгкие воздуха и, как ему показалось, волшебной силы экстаза, от которого он что было силы выкрикнул: — Денег не будет!
Толпа замерла в ошеломлении, но Вагин упредил, не дав ей взорваться и выплеснуть через гнев, чтобы пар не ушёл в свисток. Он повёл её на всплеске чувств:
— Денег у нас не будет, пока у руля жулики и воры. Нас обокрали! Нам подняли налоги и снизили зарплату. Работяга получает гроши. Будущего нет! Мы все заложники капитала. Будущего нет при этой власти, если мы смиримся и промолчим. Но мы не смолчим! Мы придём ко дворцу губернатора и скажем правительству своё веское слово. Это слово «Нет!» Долой злую власть! Долой убийц генерал-губернатора! Нет китайскому нашествию! Скажем: «Нет!»
— Не-ет! — загудели голоса членов профсоюзов, разбросанных по толпе.
— Нет! — крикнул Павел.
— Не-ет!! — подключились отдельные непричастные, к ним добавлся дружный хор желающих странного, кучковавшихся с краю.
— Нет власти жуликов и воров! — умело направил волну народного гнева агитатор в жёлтой майке лидера.
— Нет!!! — выдохнула набравшая силу толпа.
Павел ощутил толчок энергии, исторгнутой народной массой. Здесь скопились молодые рабочие, служивые неудачники, тётки с активной гражданской позицией, чиновники нижнего звена, клерки с семьями, одухотворённые юноши, встречались даже китайцы, многие привели детей и до кучи своих рабов. Массовка вышла чудо как хороша, её сделали квалифицированные специалисты. Она была штучной вещью. Повторить получится нескоро, если вообще получится, потому что для лепки был использован уникальный резерв. Налёт скорбной патетики и революционного пафоса придавали беженцы из Москвы: самые настоящие манагеры и дизайнеры, креативно мыслящие личности и хипстеры, хамонники из Хамовников и внутренние эмигранты. Они скрепляли чёрный и белый пролетариат скрепами рукопожатности. Придавали бедняцкой обездоленности лоск неподдельного гламура, который нельзя подменить ничем, кроме как создав подлинник, включив внутримкадский материал. Толпа была произведением искусства, исполненным великолепного несогласия.
Соскирдованные должным образом муромские гномики заражались безрассудным единством. Баб было много, из женских профсоюзов и просто неравнодушные, они добавляли такой накал истерии, что даже у самых спокойных и рассудительных сносило крышу. Вагина возбудило осознание власти над таким количеством людей. Он словно взлетел на крыльях над толпой и проорал, надрывая горло:
— Первого мая тысяча девятьсот шестого года… на том берегу Оки… полицией… была учинена кровавая расправа… над участниками массового шествия… народной молодёжи. Это была злая власть… и её свергли! Так было, так не будет. Долой злую власть!
Он дышал всё глубже и чаще. В ушах звенело. Павел ощутил настоящий экстаз оратора. Через это он обрёл стремление броситься в бой и победить. И толпа обрела его волю.