– Как вы можете! – Константин аж отшатнулся от негодования.
– Я вот о чем: если этот гаденыш ее к нам перетащил, на что-то ведь он рассчитывал, верно? Нельзя просто подбросить тело кому попало и надеяться на то, что все сойдет убийце с рук. Еще раз тебя спрашиваю: нет ли чего такого, за что следователь может попробовать зацепиться, чтобы повесить вину на тебя?
Не отвечая, Константин сделал несколько шагов по террасе и оперся на перила.
– Вы думаете, что…
– Да ничего я особенного не думаю, – хмуро ответил генерал, – но у Мокроусова есть деньги, связи, а про семью Кочубеев я вообще молчу. Счастье твое, что женин брат тоже там был, когда ты нашел тело, – лишний свидетель нам не помешает. Так что насчет Луизы?
– Никогда не думал, что мне придется об этом говорить, – сердито промолвил Константин, – но так уж и быть, я отвечу. Были моменты, когда мне казалось, что она со мной заигрывала, вы понимаете? Я думаю, это из-за того, что Мокроусов ей постоянно изменял, она тоже пыталась показать ему, что и она на многое способна, и кокетничала со мной, с Казимиром, с Виктором… с любым, кто ей подворачивался под руку. Но я слишком люблю Аделаиду, и я всегда делал вид, что не понимаю намеков Луизы…
– А Казимир?
– Что – Казимир?
– У него с ней ничего не было?
– Я бы сказал, что он всегда был с ней любезен, но не более того, – подумав, ответил Константин. – По-моему, его куда больше интересует Оленька Кочубей, а если бы он одновременно волочился за кем-нибудь еще, это произвело бы на нее невыгодное впечатление…
– Нет, этот шесток не для нашего сверчка, – хмыкнул генерал, покрутив головой. – Однако хорошо уж то, что у вас обоих не было с Луизой никаких дел и, стало быть, причин избавляться от нее тоже не было. И раз уж мы все обсудили, то сделай одолжение, пошли-ка человека за следователем. Думаю, ему совсем не повредит узнать то, что наш Яков видел в лесу возле башни.
– Мама, – сказала Амалия тоном упрека, – я же просила тебя рассказать только то, чему ты сама была свидетелем… А ты пересказала мне разговор на террасе, который…
– Который я слышала, стоя в комнате за занавеской, – закончила за нее Аделаида Станиславовна. – И можешь мне поверить, что все было именно так, как я тебе рассказала.
– Мама! – возмутилась Амалия.
– А что тут такого? – пожала плечами Аделаида. – В конце концов, если не хочешь, чтобы тебя слышали, всегда можно найти место поукромнее, чем терраса дома. Ведь разговор, который там ведется, может слышать любой, кто окажется поблизости…
Тут Амалия поймала себя на том, что улыбается, и поспешно напустила на себя серьезный вид.
– Я совсем не помню деда, – призналась она. – Скажи, что он был за человек?
– Он был из тех людей, которые рождены для войны, – ответила Аделаида Станиславовна, посерьезнев, – из тех, кто только там чувствует себя на своем месте. Он не любил все, что связано с мирной жизнью. Никогда не забуду, как мы сидели как-то в коляске и наблюдали фантастической красоты закат, который даже на картине не увидишь. Мы все были охвачены восторгом, даже Казимир, а ты прекрасно знаешь, что его нелегко пронять подобными вещами. Но генерал только поглядел на небо, на облака, на заходящее солнце и со вздохом промолвил: «Эх, на Кавказ бы сейчас! Чтобы шашка на боку, верный конь, двадцать пять лет и вся жизнь впереди…» Вот о чем он думал, вот что его не отпускало. Твой отец был совсем другой. Военной службой он тяготился, а генерал вообще не понимал, как такое возможно.
– Папа его разочаровал? – спросила Амалия после паузы.
– Боюсь, что да, – призналась мать, помедлив. – Но что толку теперь говорить об этом? Генерала давно уже нет, твой отец тоже умер, твой брат сгорел от чахотки в несколько месяцев…
– Я помню, – сказала Амалия изменившимся голосом. – Я никогда их не забываю.
Но тут до ее слуха донесся треск звонка, и через минуту Луиза Делорм, все в том же скромном коричневом платье, которое оживляла только небольшая вышивка на воротничке, вошла в комнату.
Начало разговора нельзя было назвать удачным: Луиза долго и бессвязно извинялась за то, что позавчера расплакалась и не смогла продолжить разговор об интересующем ее предмете. Но она надеется, что мадам Тамарина и госпожа баронесса войдут в ее положение и что она не слишком их побеспокоила…
– У вас расстроенный вид, – сказала Амалия, вглядываясь в лицо девушки. – Что-то случилось, мадемуазель Делорм?
– Да, случилось, – ответила девушка удрученно, – если можно так сказать… Сегодня утром секретарь нашего посла в Петербурге сообщил, что в доступе к материалам дела Леман мне отказано.
– И что вы собираетесь предпринять? – спросила Аделаида Станиславовна.
– Я хочу поговорить с мсье Курсиным, – сказала Луиза. – И с тем, кто после него довел расследование до конца, тоже. А еще я хочу увидеть этого… Егора Домо… Домо…
– Домолежанку, – пришла к ней на помощь Амалия. – Но если он находится в Сибири…
– Нет, он получил разрешение вернуться два или три года назад, – покачала головой Луиза. – У его жены хутор в этой, как она называется, волости… – Морща лоб, она достала из сумочки сложенную вчетверо бумажку. Когда Луиза развернула ее, выяснилось, что лист исписан твердым крупным почерком без единой помарки. – Мсье секретарь все для меня записал, – пояснила девушка, – просто с непривычки мне трудно запомнить ваши названия… Волость – это что такое?
– Часть уезда.
– А уезд?
– Часть губернии или, если угодно, области.
– А, теперь я понимаю! Так вот… Второй следователь живет в Петербурге, а господин Курсин – в Ви… Виборге…
– Выборге, – поправила Амалия, не удержавшись. Среди европейцев ей еще не попадалось ни одного человека, способного как следует произнести звук «ы». Луиза с благодарностью взглянула на нее.
– Хотя я сейчас в Петербурге, мне хотелось бы начать именно с господина Курсина. Он давно вышел в отставку, сейчас ему, кажется, лет семьдесят, но я надеюсь, что он не забыл то дело…
Сложив лист, она убрала его обратно в сумочку.
– Я могу поехать с вами, если хотите, – сказала Амалия. – Вдруг мсье Курсин не говорит по-французски…
Луиза рассыпалась в благодарностях. Она очень признательна… и ей неловко беспокоить такую занятую даму, как баронесса фон Корф… Но у нее в Петербурге совсем нет знакомых, а секретарь посольства, хоть на словах и заверил ее в поддержке, все же аккуратно дал ей понять, что она выбрала для себя совершенно бесперспективное занятие…
– Когда я спросила у него, что же мне делать, он сделал паузу и ответил, что наилучшим выходом было бы, если бы я удовольствовалась именем убийцы, названным в деле, вернулась бы во Францию, приняла с должным смирением причитающиеся мне капиталы и постаралась бы скрасить последние дни того, кто их мне оставит…