Она швырнула стакан в тазик для мытья посуды, где он громко треснул, и, наградив меня уничтожающим взглядом, вышла из кухни.
И у меня неожиданно екнуло сердце. Я ринулась в свою комнату, выдвинула верхний ящик комода и принялась судорожно рыться в белье в поисках ювелирной коробочки с бабушкиной цепочкой и обручальным кольцом. Потом остановилась и сделала глубокий вдох, пытаясь убедить себя, что все дело в моем паническом состоянии и именно поэтому я не вижу коробочку. Конечно она там. Куда ей деться? Я принялась вынимать вещи из ящика, тщательно проверяя каждую из них, а затем швыряя на кровать.
– Они сюда входили?! – крикнула я.
В дверях спальни появилась Лили.
– Ты о чем?
– Твои друзья. Они входили ко мне в спальню? Где мои драгоценности?
– Драгоценности?
– О нет! О нет! – Я начала выдвигать все ящики подряд, вываливая их содержимое на пол. – Где они? О нет! А где моя наличность для экстренных нужд?! – Я повернулась к Лили. – Кто это был? Как их зовут? – (Лили сразу притихла.) – Лили!
– Я н-не знаю.
– Как это ты не знаешь? Ты же говорила, они твои друзья.
– Просто… знакомые из клуба. Митч. И… Лиз. Нет, не помню.
Я бросилась к входной двери, вихрем промчалась по коридору и кубарем скатилась по лестнице. Но к тому моменту, как я оказалась у парадной двери, на улице уже, естественно, никого не было. И только поздний автобус, сияя огнями, медленно уплывал по темной дороге в сторону Ватерлоо.
С минуту я просто стояла на пороге, пытаясь отдышаться. Затем закрыла глаза, чтобы сдержать слезы, а когда до меня дошло, что именно я потеряла, бессильно уронила руки. Бабушкины кольцо и тонкая золотая цепочка с кулоном, которые я помнила с детства. И сейчас я уже знала, что больше никогда их не увижу. В нашей семье было совсем мало вещей, передававшихся по наследству, а теперь и этого не осталось. Я медленно повернулась и устало поплелась наверх.
Когда я открыла дверь в квартиру, Лили ждала меня в прихожей.
– Мне очень жаль, – тихо сказала она. – Я не знала, что они могут украсть твои вещи.
– Уходи, Лили, – бросила я.
– Они казались реально милыми. Мне надо было подумать…
– Я отработала сегодня тринадцать часов. А сейчас я хочу понять, что именно пропало, а потом лечь спать. Твоя мама уже вернулась из отпуска. Так что отправляйся-ка ты лучше к себе домой.
– Но я…
– Нет, с меня довольно. – Я медленно выпрямилась и перевела дух. – Знаешь, в чем разница между тобой и твоим отцом? Даже когда ему было совсем плохо, он никогда не вел себя по-свински.
Она посмотрела на меня так, будто я ударила ее, но мне было наплевать.
– Я сыта по горло, Лили. – Я достала из кошелька двадцатифунтовую банкноту и протянула ей. – Вот. Тебе на такси.
Она посмотрела на деньги, потом – на меня и тяжело сглотнула. Провела рукой по волосам и понуро прошла в гостиную.
Сняв куртку, я посмотрелась в зеркало над комодом. Вид у меня был – краше в гроб кладут. Бледная, измученная и разбитая.
– И оставь ключи! – крикнула я.
В квартире стало очень тихо. Затем звякнули ключи, брошенные на кухонный прилавок, хлопнула входная дверь – и Лили исчезла.
Уилл, я все испортила.
Я задумчиво поджала коленки к груди. И попыталась представить, что сказал бы Уилл, если бы увидел меня сейчас, но я больше не слышала его голоса у себя в голове, и от этого мне стало совсем грустно.
Что мне теперь делать?
Я поняла, что больше не могу оставаться в квартире. Мне вдруг показалось, будто она насквозь пропиталась моими проблемами. Поощрительный приз, который я профукала. Хотя разве можно было считать своим домом квартиру, которая досталась тебе неправедным путем? Пожалуй, стоит ее продать и вложить деньги во что-нибудь другое. Но тогда где мне жить?
Я подумала о своей работе, о рефлекторных спазмах в животе при звуках кельтской свирели даже по телевизору, о Ричарде, с его особым даром заставить меня почувствовать собственную никчемность.
Я подумала о Лили, отметив про себя, как ужасно давит тишина, когда ты знаешь, что в доме, кроме тебя, никого нет и не будет. Интересно, где она сейчас? Но об этом лучше не вспоминать.
Дождь постепенно шел на убыль, ослабевая чуть ли не сконфуженно, словно погода не могла толком понять, что на нее вдруг нашло. Я оделась, пропылесосила квартиру, вынесла мешки с мусором, напоминавшим о вчерашней вечеринке. И отправилась на цветочный рынок, в основном затем, чтобы было чем заняться. Всегда полезно лишний раз выбраться из дому, говорил Марк. Я решила окунуться в веселую суету Коламбия-роуд, с ее яркими цветочными лотками и толпами покупателей. Я нацепила на лицо улыбку, не на шутку напугав тем самым Самира, когда покупала у него яблоко («Черт, ты что, обкурилась?»), и нырнула в море цветов.
Я заказала себе кофе в маленькой кофейне, села за столик и принялась наблюдать за бурлящей жизнью рынка сквозь запотевшую витрину, старательно игнорируя тот факт, что я здесь единственный одинокий посетитель. Затем прогулялась по мокрому рынку, вдыхая терпкие, пьянящие ароматы лилий, любуясь бутонами пионов и роз, украшенными стеклянными бусинками дождя, и в результате купила букет георгинов, и при этом меня не покидало ощущение, будто я играю какую-то чужую роль. Я стала фигурой с рекламы: одинокая городская девушка в погоне за лондонской мечтой.
И я пошла домой, бережно держа в руке георгины и по возможности стараясь не хромать, и все это время у меня в голове звучал назойливый голос: Ой, и кого ты этим хочешь обмануть?
Унылый вечер тянулся до бесконечности, так же как и часы одиночества. Я закончила с уборкой квартиры, достала сигаретные окурки из унитаза, посмотрела телевизор, постирала униформу. Налила себе ванну с душистой пеной, но уже через пять минут вылезла оттуда, чтобы не оставаться наедине со своими мыслями. Я не могла позвонить сестре или маме, так как знала, что с ними этот номер не пройдет, а потому не имело смысла притворяться счастливой.
В результате я залезла в прикроватную тумбочку и вытащила письмо Уилла, которое получила после его смерти в Париже, куда приехала полная надежд начать новую жизнь. Я бережно разгладила затертые складки бумаги, затем аккуратно, точно драгоценный пергамент, развернула письмо. В свое время, особенно в первый год, я каждый вечер перечитывала послание Уилла, словно пытаясь представить, что он рядом со мной. Правда, в последнее время я дала себе зарок лишний раз не перечитывать письмо, чтобы оно не утратило своей магической силы, а слова не потеряли смысла. Но сейчас я как никогда остро в них нуждалась.
Компьютерный текст, но для меня такой же дорогой, как если бы он был написан собственной рукой Уилла; эти распечатанные на лазерном принтере строки хранили остаточные следы его энергии.