– А вы?
– А я никак не считала. Я не берусь судить о людях, которых не знаю, – Людмила заставила себя расстаться с ложкой. И руки скрестила на груди. – Хотя стараюсь и не судить о тех, кого знаю. Но… Мишка говорил, что им просто не хочется брать на себя ответственность. Заказчики ведь капризными бывают. И проще убедить себя в том, что работа недостойна истинного творца, чем десятки раз переделывать… вам лучше у Ольги спросить.
– Ольга?
– Это его невеста. Бывшая, правда.
Стас выглядел растерянным. Не знал? Неужели настолько плохо все было? Мишка редко заговаривал о старшем брате, делал вид, будто его не существует, а Людмила принимала правила этой игры. В конце концов, Стаса и вправду не существовало.
До вчерашнего дня.
– С Ольгой они учились вместе. Потом встречались. Некоторое время она жила здесь… и заявление, кажется, подали. Или собирались подать? Мишка про заявление точно упоминал, а затем… – Людмила нахмурилась, пытаясь вспомнить точно, но память подводила.
Тот разговор ничем не выделялся из прочих, и слушала Мишку она вполуха, занятая собственными проблемами. Или не проблемами, но внезапным романом, на который понадеялась, а он оказался не любовью всей ее жизни, но обыкновенною интрижкой.
– Затем Ольга ушла.
– Сама ушла? – уточнил Стас.
– Не знаю, – пришлось признаться Людмиле. – Мишка сказал, что расстались…
– А почему?
– Я не спрашивала.
– Настолько не любопытна?
– Это его жизнь. И он не любил, когда кто-то слишком уж в эту жизнь лезет.
Стас вздрогнул и лоб потер.
– Ольга, значит…
В подозреваемые записал? А с другой стороны, почему бы и не заподозрить Ольгу? Людмила помнила ее, крупную и очень громкую девушку, излишне экспрессивную, притом что экспрессивность эта гляделась наигранной.
Ольга носила длинные юбки и украшения, гроздья бус и цепочек, связки медальонов. Летящие шали, звенящие браслеты.
Волосы красила в черный, а лицо отбеливала.
И пользовалась яркой красной помадой.
Она много курила, пользуясь мундштуком, потому что только так сигареты вписывались в тонкий ее образ. И говорила громким надтреснутым голосом… скандалила время от времени, всегда страстно, с обвинениями и битьем посуды, угрозами уйти…
Исполнила?
Надеялась, что Мишка следом бросится и будет умолять вернуться? Картинно, красиво, как и положено в театре, которым Ольга считала жизнь. А он не умолял. Забыл.
И шагнул дальше, чем удалось Ольге.
Могла ли она убить?
Людмила не знала.
– Адрес этой Ольги есть?
– Сохранился. Да и у Миши должен быть…
Стас вздохнул и спросил:
– Ты со мной не спустишься? Я дома… давно не был дома… и как-то вот… не знаю, – он провел ладонью по волосам. – Неудобно, что ли?
Неудобно возвращаться домой?
Но переспрашивать Людмила не стала, кивнула коротко и призналась:
– У меня ключи есть. Мишка дал… он уезжал иногда… а цветы поливать надо.
Цветы?
Цветов дома никогда не было, старый кактус, который выживал не иначе чем чудом – поливали его крайне редко, – не в счет. Этот кактус и сейчас стоял на прежнем месте, в углу подоконника, поседевший, раздавшийся в боках и ощетинившийся крупными иглами.
Сухой.
А за кактусом выстроились крохотные вазончики с фиалками.
– Это сенполии, – сказала Людочка, тронув лист. – Миша не так давно ими увлекся… сортовыми.
Мишка и цветы? Почему-то одно с другим в голове не увязывалось. Сенполии, блин… сортовые…
– Здесь есть очень интересные экземпляры.
– Забирай.
– Некоторые довольно дорогие, – сочла нужным предупредить Людмила.
– Забирай, – повторил Стас. – Все равно издохнут…
С квартирой надо что-то решать… оставить, как оно есть? Или продать? Если продавать, то много не возьмешь. Дом старый, планировка неудачная, из трех комнат – одна проходная. Санузел совмещенный.
Ремонт… ремонт делали, но видно, что своими силами. Плитку не тронули, пусть и пожелтела она от старости, а местами и потрескалась. Линолеум перестелили. И обои новые, но уже успели местами выцвесть. Ковра этого Стас не помнит… и кухня, кажется, другой была. Точно другой, белой с глянцевыми фасадами, которые должны были блестеть. Нынешняя – черная, но тоже блестящая.
Блестящие поверхности Стаса раздражали.
В глянце кухонных шкафов отражался он, скособоченный, неуклюжий и лишний в этом доме. Людочка и та смотрелась гармоничней.
Она огляделась.
Покачала головой, увидев в мойке грязные тарелки…
– Это не я, – сказал Стас, которому вдруг стало стыдно, хотя к тарелкам он точно никакого отношения не имел. Он в квартиру и не заглядывал. Документы и те поверенный искал.
– Я помою, а то завоняются… и холодильник разобрать следует, отключить. Вы ведь здесь жить не останетесь.
Она не спрашивала, утверждала, и Стас кивнул: не останется, истинная правда. У него своя квартира имеется. Нормальная. Двухуровневая. С дизайнерским ремонтом и окнами в сквер. И на полу там не линолеум, а паркет с подогревом.
– Давайте так, – Людочка сняла с крючка фартук, – я разбираюсь с кухней, а вы осмотритесь. Может, увидите что-нибудь…
В голосе ее слышалось сомнение. И вправду, что именно они рассчитывают найти? Письма с угрозами? Или вовсе признание? Или улики, которые докажут, что Мишка не был наркоманом… глупая это затея, самому разбираться с убийством. Можно нанять специалиста. Профессионала. Стас ведь всегда к профессионалам обращался, если возникала необходимость. А тут вдруг решил в сыщика сыграть.
Ерунда какая…
Он потер слезящиеся глаза.
Так и сделает. Позже, когда пройдет похмелье… а пока просто осмотрится.
Гостиная. И ковер по-прежнему на стене висит, а на нем – портреты, мамин и отца. Оба молодые. Красивые. Форма отцу идет.
Стас отвернулся.
На кладбище он так и не побывал. Памятник поставил, самый дорогой выбрал, а вот съездить не довелось. Точнее, мог бы вырваться, но всегда находил причины, которые представлялись ему важными, неотложными… достаточно вескими, чтобы отложить визит.
Отец отражался в зеркалах старой секции. И в хрустальных бокалах, выставленных так же, как стояли они при отце. И рог здесь же… салатницы тяжелые, казавшиеся некогда красивыми.