Джеки вспомнила Сэма в старом кожаном пальто с пятнами краски, а потом представила его в новом облике: парка и круглая шапочка (куплены для роли подручного Эмбер в передаче «Сад, кухня, спальня. Секреты семейной жизни»). Она представила, как он стоит под слегка моросящим дождиком, очки туманятся от влаги, а темные кудри падают на лицо, будто ягнячьи хвосты; он описывает идею сериала, который они успели снять на три четверти, до того как Эмбер умерла. «По сути дела, это год из жизни дома и сада. Но это не обычный дом, не обычный сад и, конечно, не обычная женщина…» Она вспомнила, как Сэм и Эмбер вместе снимались в Хедланде: Сэм по щиколотки в грязи, тащит на веревке корову, Эмбер хохочет, согнувшись пополам, уши ее кроличьей шапки вздрагивают, а у ног лежит перевернутое ведро с кормом. Джеки вдруг стало стыдно за свое раздражение по поводу этого смеха и этого ведра.
В дверь ванной осторожно постучали.
— У вас все в порядке? — послышался женский голос.
Джеки подползла на коленях к раковине и открыла оба крана.
— Да, сейчас иду! — крикнула она сквозь шум воды, потом досчитала до десяти, закрыла краны и вышла из ванной. — Простите… Я была… э-э… я умывалась.
Она пробралась через змеиный клубок кабелей, покрывавших ее гостиную (12 на 15 футов), и прошла к указанному ей креслу возле фотографии: она сама, Аманда и Эмбер в платьях подружек невесты.
— Хорошо… — Режиссер перегнулся через Джеки и погасил сигарету в стоявшей рядом с ней пепельнице. — По крайней мере теперь мы точно знаем, что микрофон работает. А теперь, Соня, нельзя ли что-нибудь сделать с этой сыпью?
Пять, четыре, три, два, один… Начали!
Перед объективом камеры проезжает черный лимузин — в окнах румяные детские лица. Слышится «Твоя песня» Элтона Джона. Одна из девочек машет рукой, на ней шапочка с ушками, белая с черными пятнами, похожая на шкуру далматинца. Лимузин останавливается. Камера отъезжает, чтобы охватить сводчатые ворота церкви и группу людей, собравшихся снаружи. Музыка постепенно стихает.
Голос за кадром:
— …близкие, друзья и участники поминальной церемонии, все мы собрались здесь, у церкви Святой Маргариты, чтобы почтить память Эмбер Бест, которая умерла ровно три месяца назад в возрасте сорока лет… — Голос замолкает. Крупным планом модельер Мартин Эндерверст, он разговаривает с рок-звездой Феликсом Эшем (черный плащ с высоким воротником, в руках огромная фотография Эмбер Бест). В кадре появляется пожилая женщина в шляпе с меховой отделкой. Закадровый голос:
— Вы не могли бы рассказать, что вы чувствуете этим утром?
Женщина моргает заплаканными глазами:
— Я все еще не могу оправиться от потрясения, вы понимаете… это было так неожиданно, и Эмбер была так… так полна жизни. Она, казалось, не старилась…
Камера переключается на идущего мимо мужчину в солнцезащитных очках, с черными волосами до плеч.
Голос за кадром:
— Саймон Бест, брат усопшей. Вы бы не могли сказать нам несколько слов?
Мужчина останавливается, он что-то жует, склонив набок голову. Голос репортера:
— В каком качестве вы выступаете на сегодняшней церемонии, к которой, как мне известно, тщательно готовились в течение нескольких…
Мужчина жестом останавливает репортера и отворачивается, резко повернувшись. Камера следит за тем, как он проходит через толпу, засунув руки в карманы настолько глубоко, что полы его пальто загибаются и видна золотистая подкладка.
Экран медленно гаснет.
— О Боже! Это же твидовый костюм от Прады! Она решила надеть этот костюм. Ах, Девина, как хорошо, как скромно! Такая очень британская поминальная атмосфера. И он, конечно же, кремовый. Она не может не выделяться — словно невеста на… похоронах.
Аманда засуетилась, тыкая своим пальчиком с французским маникюром сквозь тонированные стекла лимузина в толпящихся рядом с церковью участников церемонии. Аманда, Джеки и Лидия сидели так уже с полчаса, оставив свои машины напротив храма. Они наблюдали, как подъезжают первые участники церемонии, и при этом постоянно поправляли макияж, сокрушаясь по поводу своих нарядов. Они тихонько плакали, пожимали друг другу руки и утирали слезы дешевыми бумажными салфетками. Никто из них еще не созрел для того, чтобы выйти из машины и попасть под объектив телекамеры.
— Смотрите! Ее уже снимают… О нет! Вы только посмотрите — она хочет, чтобы ее сумочка попала в кадр! — Аманда рупором сложила ладони у рта: — Милочка, твои фотографии не появятся в модном журнале, это же поминальная церемония! ПО-МИ-НАЛЬ-НА-Я!
— Аманда, я думаю, не стоит этого делать. — Джеки легонько похлопала ее по колену.
— И что? Про усопшую, похоже, все забыли… О нет! Она идет сюда.
Девина приближалась к автомобилю, ступая по тротуару, как лошадь по минному полю. Рыжие волосы сверкали на солнце, меховой палантин подпрыгивал на плечах при каждом шаге, глаза она, как всегда, прятала за темными очками с большими стеклами. Аманде вспомнилась сцена из «Ребенка Розмари», когда Миа Фэрроу идет на крик младенца из соседней квартиры, заглядывает в обшитую черным крепом кроватку с перевернутым крестом и вскрикивает: «Его глаза! Что вы сделали с его глазами?!» Девина знала, что они в лимузине. От нее не скрыться.
— Черт! Быстро!
На пол машины полетели салфетки, ополовиненная бутылка водки, бумажные стаканчики и пачки сигарет. Аманда нацепила солнцезащитные очки, натянула пониже вуаль и нажала на кнопку спуска стекла, которое открылось ровно на шесть дюймов. Еще на дюйм ниже, и Девина увидела бы в салоне машины пакеты из магазина «Гэп» и твидовый костюм от Прады на вешалке (запасной вариант).
— Аманда! — Девина всегда произносила «Аманда» с каким-то недоверием в голосе, как будто сомневалась, что ее действительно так зовут. Как будто знала, что для Вив и Джима, родителей Аманды, проживавших в Бэзилдоне, она была Мэнди, а для всех остальных (до ее приезда в Лондон) — просто Мэнни.
— Девина, здравствуй… добро пожаловать.
Это «добро пожаловать» она, конечно, зря добавила. Аманда пыталась установить новую поминальную иерархию, в которой Девина, впервые за все время их знакомства, стояла бы далеко за ней и где-то в тени. А вместо этого дала Девине повод для насмешки над своим происхождением. Она почувствовала, как все сжалось внутри при мысли, что Девина, сидя за своим столом из стекла и дерева в огромном офисе издательства «Бонди Сакс» в Нью-Йорке, разыгрывает эту сцену на потеху работающим в издательстве девицам в обтягивающих топах: «Послушайте-ка ее! «Добро пожаловать! Милости просим! Я в вашем распоряжении сегодня. Присаживайтесь, пожалуйста…» Наверное, она все время так себя вела». Аманда представляла, как они хихикают, обнажая белоснежные зубки.
— Мне так жаль, Аманда. Я знаю, как вы дружили с Эмбер. Ты, должно быть, вне себя от горя.