Вся эта красота называлась Диким полем [28] . В течение многих веков Дикое поле не давало покоя Руси. А в описываемое время оно стало сущим бичом божьим. Татарские орды, в отличие от половецких, ходили в набеги на Русь по Дикому полю почти каждый год. А если не было больших набегов, то все равно в Диком поле постоянно рыскали чамбулы крымчаков, добывая пленников, которых потом продавали на невольничьих рынках. Татары нападали на торговые караваны, переселенцев, путешественников, грабили их, а людей уводили в полон.
Люди прятались от степных разбойников в урочищах и лесах по берегам Днепра. Чтобы выжить, им приходилось оставлять земледелие; они занимались бортничеством и охотой, военным промыслом. Русичи приспосабливались, но не покорялись. Они постоянно совершенствовали свое военное мастерство, были выносливы и непоколебимы в бою. По весне из приграничных городков и укреплений Великого княжества Литовского вниз по Днепру спускались ватаги «уходников», которые летом промышляли на богатых рыбой днепровских порогах и охотились на зверя в окрестных лесах.
«Уходники» во главе с атаманами всегда были хорошо вооружены и организованы. Они готовы были дать отпор врагу в любое время дня и ночи. Многие ватаги, сговорившись, к осени не возвращались домой. Они не желали платить налоги старостам, шляхте или магнатам, которые не могли обеспечить простому люду защиту от татарских набегов. Некоторые из «уходников» селились отдельно, образовывая вместе с кайсаками воинские товарищества, а кое-кто примыкал к бродникам.
Этот таинственный народ появился в Диком поле после падения Хазарского царства на Дону и в Приазовье. Пришельцы исповедовали христианство и сохранили с древнеславянских времен вечевые порядки. Они жили не только на берегах Днепра, но и возле других рек, обычно недалеко от бродов, и знали все тайные переправы. Поэтому их и прозвали бродниками, хотя на самом деле пришлый народ имел другое наименование. Ни городов, ни крупных селений бродники не имели, в основном вели кочевой образ жизни, поэтому в холодное время года ютились в землянках, а в теплое строили хижины из лозы.
Они жили охотой и рыбалкой, враждовали с татарами-крымчаками, но кайсаков почему-то сторонились, хотя между ними и не было распрей. Видимо, все дело заключалось в соперничестве за богатые охотничьи угодья. Впрочем, на необъятных пространствах Дикого поля разной дичи было великое множество. Всем хватало. Поэтому иногда случалось, что бродники и кайсаки объединялись против общего врага — крымских татар, от которых не было житья.
Андрейко затаился в неглубокой ложбине, а рядом, на длинном чембуре, привязанном к стволу одинокого деревца, пасся татарский конь. Они уже почти сдружились — ведь пошли четвертые сутки погони за крымчаками, умыкнувшими Ивашку, — но отпускать коня далеко от себя, пусть и со спутанными передними ногами, Андрейко не решался. Мало ли что может быть. Конь способен и с путами уйти в стан степных разбойников, который располагался неподалеку, в глухой балке. Он чуял татарских лошадей и иногда тихо и призывно ржал. (Громко подавать голос его отучили еще в то время, когда он был жеребенком.) Впрочем, шум ветра и голоса степи заглушали чуть слышное ржание, и на этот счет Андрейко был спокоен.
Больше всего он опасался, что коня могут задрать волки. Иногда они охотились даже за дикими лошадьми — тарпанами, которые гораздо сильнее, быстрее и злее низкорослого татарского конька. Тарпаны могли свободно отбиться своими острыми копытами от волчьей стаи. А кусались они не хуже серых хищников.
Над Андрейкой раскинулось безграничное звездное небо. Воздух был свеж и прозрачен, и казалось, что до звезд можно дотронуться рукой. С левой стороны темнели невысокие холмы, а справа небо над горизонтом залило багровое зарево. Трудно было понять, это степной пожар или всходит луна, но багровая полоска у горизонта вызывала тревожные чувства, которые усиливал истерический плач и хохот совы. Ночь была наполнена разными звуками: перекликались перепела и коростели, пели в поросших лесом балках соловьи, сонно подавала голос, будто предупреждая кого-то, чтобы ее не тревожили, сплюшка: «Сплю-ю, сплю-ю…»
А то вдруг раздавался голос потревоженной во сне птицы: «А-а! Ух!..», и сразу же степной шум усиливался. В высокой траве начинались трескотня, посвистывания, жужжание, царапанье, иногда даже слышались стоны, похожие на человеческие… Запахи, освеженные пришедшим со стороны реки влажным воздухом, усиливались, кружили голову; большей частью они сладко-приторные, нежные, но бывало, что запахнет и полынью. Полынь добавляла ночным ароматам терпкости, и от этого они становились гуще, сильнее.
Погоня за степными разбойниками явно затянулась. Как и предполагал Андрейко, похитители вскоре присоединились к чамбулу, в котором насчитывалось около двадцати человек. Ему повезло, что татары захватили много пленников, поэтому они не могли быстро передвигаться, так как на всех не хватало лошадей, и уставшие, полуголодные бедолаги еле плелись, хотя людоловы и подгоняли их разными способами — били нагайками, покалывали саблями и просто ругали разными нехорошими словами.
Шел пешком и Ивашко Немирич. На удивление, он не выглядел раскисшим. Похоже, в нем взыграла гордость предков, которые добывали свое шляхетство в боях и походах. Ивашко смотрел по сторонам, как затравленный волчонок. Андрейко хорошо его понимал — он искал малейшую возможность, чтобы сбежать. Но крымчаки были бдительными. Они не спускали глаз со своего ясыра даже ночью, хотя пленники и были связаны.
Несколько раз Андрейко подбирался в ночное время почти вплотную к месту привала степных разбойников. Он знал татарский язык достаточно хорошо, чтобы уяснить из разговоров между крымчаками самое главное: они держат путь в Тану. От этого у Андрейки на душе и вовсе кошки заскребли, и он едва не застонал от отчаяния и бессилия: что он один может сделать с двумя десятками опытных воинов?! Он намеревался освободить Ивашку ночью, ближе к утру, когда сон особо крепок, но хитрые крымчаки взяли пленников в круг.
Поэтому Андрейко не стал искушать судьбу и продолжил следовать за чамбулом, надеясь на авось, хотя новость о том, куда следуют татары, его сильно обескуражила. Если Ивашко попадет в Тану, пани Галшка больше никогда не увидит сына. А ему придется примкнуть к ватаге «уходников» и не возвращаться в Киев, что было невыносимо больно, — там ведь остался дед Кузьма.
Тана находилась неподалеку от города Азак [29] . К началу XIV века Азак стал одним из крупнейших городов Золотой Орды. Венецианские и генуэзские купцы неподалеку от Азака основали торговую крепость, которую в честь древнего торгового города Танаиса назвали Тана. Вскоре Тана стала средоточием мировой торговли. Порт принимал итальянские корабли и восточные караваны. Через Тану проходил Великий шелковый путь из стран Западной Европы в Индию, Китай, Персию. Кроме того, Азак был крупным рынком работорговли и большим ремесленным центром. Однако в 1395 году все было кончено — Азак разгромили войска Тамерлана, а Тану разрушили до основания.