Сосед Марк перегнулся через его плечо, прочитал сообщение.
– Старик, это означает «я люблю тебя».
Гэри пожал плечами и положил телефон в карман.
Все студенты на передних рядах с неодобрением обернулись к нему. Гэри поморщился.
– У вас проблемы? – поинтересовался Пинкертон. – В любом случае это должно быть интереснее, чем мои слова.
– Простите меня, пожалуйста, забыл его выключить.
– Да, мы все тут могли в этом убедиться…
Пинкертон нахмурился, собираясь что-то сказать. Он уже открыл было рот, чтобы произнести роковые слова, и Гэри затаил дыхание, но профессор сдержался.
– Мне, кстати, кажется, что вы еще не выбрали партнера на концерт, который будет в конце месяца. А у нас уже второе апреля. Вы уже давно должны были начать репетировать. Мне нужен пятый дуэт, и только ваш еще не утвержден.
– Э-э-э, – промямлил Гэри.
– Какой жалкий ответ. Вы висите на волоске, Гэри Уорд. Музыка требует одного: абсолютной концентрации. А вы, кажется, несколько рассеянны.
Профессор развел руками и вздохнул. Он выглядел удрученным и расстроенным, а белые волосы, окаймляющее его крупные уши, придавали ему несколько патетический вид. Целый лес топорщащихся, как воинственные вермишелины, волосинок. «Почему бы ему не сделать эпиляцию? – подумал Гэри. – Учитель с такими мохнатыми ушами выглядит как-то несерьезно».
– Не забудьте записаться. Если вас это до сих пор интересует…
– Я знаю, с кем бы я хотел выступать, я только забыл пометить это на листочке, вот и всё.
– Ясно… А мы можем узнать, кто этот счастливый избранник?
Студенты должны были составить между собой дуэты «фортепиано – виолончель», выучить сонату и выступить перед всей школой в большом концертном зале в понедельник 30 апреля, в девятнадцать часов. Это наиболее важное событие года, то самое, которое притягивает профессионалов и агентов. Быть выбранным Пинкертоном для участия в этом концерте – своего рода первая звезда на лацкане пиджака, но надо еще блестяще выступить и привлечь внимание этих самых профессионалов с сухим холодным взглядом.
– Если вам это кажется интересным, повторяю, – холодно добавил профессор.
– Ну хорошо, – сказал Гэри.
По правде говоря, он об этом действительно еще не думал. Голова его была слишком занята шумом, производимым Гортензией. Ее крики, упреки, обвинения, кинутые на пол предметы. «Да ты о чем вообще думаешь? Где ты, ау! Я тебе говорю о вещи, которая страшно важна для меня, а ты даже не отвечаешь! Да знаешь, кто ты такой, Гэри Уорд? Эгоист. Просто грязный эгоист. Меня достало, достало это…» Слова носятся в воздухе, отлетают, резонируя, от стен, множатся, составляя резкие, пронзительные аккорды. Он вовлечен в круговорот слов, которыми она забивает ему уши. И кажется, что реальность ускользает от него, рассыпается в пыль. Его голова одновременно заполнена звуками и совершенно пуста. Голова гудит, и нет никакого смысла в этом гудеже.
Он пробежался взглядом по залу. Надо быстро кого-то найти. Нельзя, чтобы Пинкертон догадался, что реальность в его голове обратилась в пыль. Это отразится на его результатах в конце года.
Он заметил в конце ряда, внизу и слева, Калипсо Муньес. Он видел ее много раз в кафе «Сабарски». Она стояла за стойкой бара, мыла и вытирала чашки. Разрезала торты на кусочки. Насыпала сахар в сахарницы. Наполняла белые пиалы взбитыми сливками. Поправляла бумажные кружевные салфетки под тарелками. Действовала с кропотливой тщательностью, с жаром, концентрируясь на каждом движении своих пальцев, рук, запястий, словно пыталась сделать каждое мгновение совершенным. Словно каждый жест был произведением искусства. Он не уставал любоваться ею… и слышал при этом ноты. В прошлый четверг он встал, подошел к ней, показал свой блокнот, сказал: «Думаю, тебе полагается процент с гонорара». Она улыбнулась какой-то почти материнской улыбкой, означающей: это отлично, продолжай в том же духе. В этой улыбке не было никакого кокетства, только глубокое удовлетворение.
Это ему только кажется или эта девушка не похожа на всех остальных? Она так спокойна, так чужда всей суматохе, которая творится вокруг нее. В ней есть странная серьезность, над которой некоторые насмехаются. Но он – нет. Каждый раз, как он подходит к ней, ему хочется положить ей руки на плечи, чтобы уберечь от чужого, враждебного мира.
Его глаза останавливаются на ее затылке, на тощей черной косице, которая спускается на воротник коричневой водолазки, на длинных, почти прозрачных открытых ушах, на легких, летящих, выбившихся из косы кудряшках.
– Гэри Уорд? Вы все еще с нами? – поинтересовался Пинкертон.
Калипсо услышала имя Гэри и обернулась. Едва встретившись с ним глазами, она покраснела и опустила голову. Мир и тепло охватили Гэри, и он произнес:
– Калипсо Муньес.
В зале раздалось шушуканье. Суденты удивленно ахали, их возгласы перелетали по рядам, прокатывались по ступеням амфитеатра, взвивались к потолку. Шуршали, как скомканная бумага. Гэри Уорд и Калипсо Муньес. Это невозможно! Такой очаровательный парень и девушка с лицом грызуна!
Гэри повторил уже увереннее:
– Калипсо Муньес.
Профессор устремил на Калипсо вопрошающий взгляд. Она кивнула в знак согласия.
– Отлично, – сказал профессор. – Гэри Уорд и Калипсо Муньес. Запишите, что вы должны быть готовы к 30 апреля. Вам осталось меньше месяца, чтобы отрепетировать выступление.
– Смешная девчонка, – шепнул рядом Марк, – королева смычка, Минни Маус во плоти! И еще, кстати… Минни Маус может быть порой очень даже секси.
– Ты уже слышал, как она играет? – спросил Гэри.
– Да. Вполне неплохо.
– Неплохо? Да вынь бананы из ушей, дружище!
– А вот если бы она выступала в маске… слышно было бы только музыку. Было бы так романтично, таинственно.
– Ты меня бесишь.
– О! Вот как! Не строй из себя ханжу.
– Она меня вдохновляет на творчество…
– Ну хорошо еще, что не на подвиги! А то подвигаетесь, так и получится, как в одной притче, которую рассказывают в моей стране: «Жил-был очень уродливый господин. Он женился на очень уродливой женщине. У них был ребенок – ну просто оторви и выбрось!» Ты-то не уродливый, но тут все равно есть определенный риск, ты играешь с огнем…
Марк ухмыльнулся. Гэри спросил себя, как он вообще может дружить с таким грубияном.
– Твою страну населяют дикие варвары.
– Может быть… Но она дарила миру гениев! Достаточно назвать одного Лан Лана, чтобы ты призадумался.
– О’кей, Марк-Марк!
Гэри скрестил ноги и вновь погрузился в свои мечтания. Соната для скрипки и фортепиано № 5 фа мажор Бетховена, называемая «Весенняя», – вот что он выберет для выступления. Если, конечно, Калипсо Муньес будет не против. Он услышал первую фразу скрипки, пианино аккомпанировало ей под сурдинку, потом его голос стал крепнуть, оно завладело мелодией, а голос скрипки упал до шепота… Раз, два, три, четыре, звуки обоих инструментов встречаются в воздухе, переплетаются, переговариваются, возникает противостояние, фортепиано начинает негодовать, скрипка повышает голос, ласково увещевая его, прося о примирении… И весь сюжет начинается сначала в виртуозных пассажах скрипки, в яростных и нежных аккордах фортепиано. Им не хватит месяца, чтобы это отрепетировать. Так что придется ему круглыми сутками сидеть в школе с фортепиано и Калипсо.