– Тогда давай работать вместе! – воскликнул Младшенький. – Я вновь возрождаюсь, моя красавица! А то я тут недавно совсем сам себе надоел. Мне не с кем было поговорить. Моя мысль движется слишком быстро для среднего человека, и оттого я чувствую себя очень одиноко. А вот ты летишь на скорости двести миль в час.
– Спасибо, Младшенький.
– Ты лучезарная, точная, поражающая!
– Спасибо, спасибо. Всегда приятно, когда тебя ценят…
– Ты вернешься во Францию, милая моя Гортензия! Ты вернешься! И мы сможем пожениться.
– Ну не сразу. Тебе еще только шесть лет.
– Как же это обидно! Может, я попробую ускорить время…
– Но только перед этим посоветуйся со мной!
– Ладно.
– И потом, есть еще Гэри. Ты помнишь об этом?
– Да. Но он уже стар.
– Да он всего на год старше меня!
– Ты всегда останешься юной и прекрасной. Я уж прослежу за этим. Я как раз изобрел формулу замечательного крема, мне удалось заключить кислород в мазь, которая регенерирует стареющие ткани. Я работаю с НАСА, там хотят использовать его при сильных ожогах. Им вот совершенно все равно, что мне только шесть лет, они разговаривают с моим мозгом, а не с моим телом так называемого ребенка! У них нет никаких предрассудков на этот счет.
– То есть ты собираешься заняться лечебной косметикой?
– Знаешь, что я тебе скажу: я уже не знаю, куда приложить свои способности, квартира завалена моими исследованиями, ни одной свободной комнаты не осталось. А ты когда приезжаешь в Париж?
– Я еще не знаю. Мне надо увидеться с моей спонсоршей.
– Это кто?
– Одна пожилая дама, которая будет продвигать мою коллекцию. У нее серьезные намерения. Она финансирует меня и доверяет мне.
– Ты ее хорошо чувствуешь?
– Да. Ты знаешь, это как раз та женщина, о которой ты говорил мне в феврале, помнишь, о том, что моя жизнь переменится после знакомства с ней. Еще один раз ты оказался прав.
– Чудесно, любимая моя. Я слышу шаги матери, надо нам с тобой прекращать разговор.
– Не забудь отправить сообщение Гэри.
– Я, конечно, сделаю это, чтобы доставить тебе удовольствие, ненаглядная моя, но не забывай, что этот человек, которого я ценю и уважаю, остается моим соперником. И это должно быть очевидно для нас обоих!
Гортензия уверила его, что для нее это очевидно, и Младшенький попрощался. Он вновь был полон сил и жажды открытий.
– Какая удивительная женщина! – воскликнул он, вцепляясь зубами в тряпку.
Ему было легко и весело. Он посмотрел в потолок, проследил глазами за бегущей тенью, дробящейся на длинные нити. В электрическом свете трепетало множество новых, свежих идей. Наступил конец его душевной смуте. Он будет работать над проектом Гортензии, найдет ей фабриканта, который выпустит ее великолепную коллекцию, и они вдвоем, используя свою неуемную энергию и могучие таланты, покорят мир.
– Мать! – закричал он в открытую дверь. – Принеси мне блюдо спагетти и жаркое из барашка! Я умираю с голоду.
В гостиной, в уголке своего рабочего столика, среди россыпей карандашей, кисточек, папок белой бумаги, палитр, измазанных краской тряпок, ножниц и многочисленных набросков Гортензия пристроила сумочку с косметикой. Перед ней, повернув лицо к свету, сидела Ширли. Плечи ее были сгорблены, она подчинялась воле Гортензии, всем видом выражая смиренную покорность, хотя время от времени и пыталась изобразить энтузиазм.
– Сядь прямо, – велела Гортензия. – А ты намазала лицо кремом?
Ширли кивнула и выпрямила спину.
– Ты знаешь, что ты наденешь?
– У меня есть платье и пара черных лакированных туфель.
– А какое платье-то?
– Ну какое-то платье.
– Ширли, так нельзя! Ни одно платье не похоже на другое!
– Красное прямое платье. Модель «Гермес», мне его еще давно подарила мать.
– Вот как? А бабуленция тебе платья дарит?
– Не называй ее так. Это ей совсем не идет.
У Ширли даже слезы выступили на глазах.
– О-ля-ля! Уже ничего тебе не скажи!
– Я не хочу, чтобы ты называла ее бабуленцией.
– О’кей! Беру свои слова обратно.
– Извини меня, я очень устала.
– Знаю-знаю, разница во времени, акклиматизация, трали-вали семь пружин…
– Но это правда! – воскликнула Ширли, в очередной раз едва удерживая слезы.
Гортензия бессильно опустила руки.
– Послушай, давай сделаем по-другому: разговаривать мы больше не будем. Я буду красить тебя в тишине. Договорились?
– Договорились.
– Может быть, ты сразу наденешь платье, чтобы не разрушить макияж?
– Это не обязательно, там расстегивается молния.
– О’кей. Тогда закрой глаза и дай мне возможность делать свое дело.
Гортензия достала свою синюю пудреницу и провела пуховкой по носу Ширли, которая так и подскочила, словно сработал защитный рефлекс.
– Не бойся! Я сделаю тебе идеальный цвет лица. У меня волшебная пудра.
Ширли вздохнула:
– Стоит ли трудиться?
– И я нарисую тебе улыбку.
– Невозможно все время смеяться, когда сердце рвется на клочки.
– Вот и не догадалась!
– Я сейчас очень устала, я слишком много работаю.
– Ну пусть Филипп постарается!
– К чему ты мне это говоришь?
– Потому что он глава предприятия, разве нет? Вместе с Беккой.
– Ну да, пожалуй.
Ширли чуть улыбнулась.
Гортензия положила на стол пудреницу и заглянула ей прямо в глаза.
– Что ты этим хочешь сказать?
– Ничего, – ответила Ширли, – но я тоже очень и очень болею за это дело.
– Тебя никто не заставляет.
– Конечно.
– Ну и перестань тогда изображать жертву, это меня нервирует. И прекрати дергаться!
Огни нью-йоркского вечера заиграли в серовато-синих глазах Ширли, высветили изящную линию щек, изгибы бровей, рисунок губ.
– И к тому же ты красива! Оливер тебе этого не говорит?
– Плевать мне на Оливера, – мрачно бросила Ширли.
– Это что-то новенькое. У тебя поэтому башню снесло?
– В общем, да.
– Вот что значит во всем зависеть от мужчины! Надо быть как я, я рассчитываю только на себя. И никогда не рискую разочароваться.