— Сильва… как же я люблю тебя, — другая ладонь коснулась волос.
Она улыбнулась:
— И я тебя.
А потом… Одним резким движением он прижал её к себе и коснулся губами губ. Сильва попыталась вырваться из странных объятий, но не смогла. Она ничего не понимала, её сердце бешено стучало, и она боялась открыть глаза. А потом её словно парализовало, и она даже не сопротивлялась, чувствуя, как пальцы осторожно гладят её волосы. Так, как и всегда, когда он заходил к ней пожелать спокойной ночи. Но… совсем по-другому. Было страшно. Настолько, что Сильва забыла, как дышать, и чуть приоткрыла губы, которые пыталась до этого сжать как можно плотнее, сопротивляясь этому поцелую.
Тогда с ней что-то произошло. Что-то, отчего ушёл страх. Будто сломалась какая-то перегородка. Он отстранился.
— Я похожа на неё… правда? — она не знала, зачем спрашивает.
Но он молча покачал головой. Сильва поняла, что он не хочет вспоминать о её матери. И это пробудило в её груди какое-то странное, опьяняющее торжество.
…После того, как Сильва расслабленно вытянулась на кровати, отец наклонился к ней. По его лицу она догадалась, что он снова хочет просить у неё прощения… и покачала головой, прижав палец к его губам:
— Я тебя люблю. Тихо…
Он прикрыл глаза. И сказал фразу, которой Сильва тогда не поняла:
— Теперь с нами всё будет в порядке.
На следующее утро на город обрушился такой долгожданный снег… А через ещё несколько дней все родители города умерли. Кроме её папы.
Сильва открыла глаза. Часы глухо тикали, за окном всё было ещё серым… пять утра. Откуда-то доносились приглушённые голоса. Девочка поднялась и, пройдя босиком до двери, приоткрыла её. Выскользнула в коридор и крадучись направилась к лестнице.
Внизу, в прихожей, горел свет. Прячась в темноте второго этажа, Сильва отчётливо видела силуэт отца — он говорил с незнакомой девушкой, чьи чёрные волосы были собраны в пучок, а один глаз закрывала повязка. За спиной девушки молча, скрестив на груди руки, стоял широкоплечий молодой человек в кожаной куртке и штанах защитного цвета. Девушка была одета примерно так же, только на её поясе Сильва заметила что-то вроде плётки. Сейчас девушка улыбалась, но в этой улыбке не было ничего дружеского или кокетливого. Одно безумие. Ледяное и огненное одновременно. Сильва вздрогнула, услышав громкий голос отца:
— Вы сдурели? Я плачу вам за живых, а не за мёртвых! И точно не за то, чтобы вы швыряли трупы на машины полиции. Особенно Рихарда Ланна!
— Никто не просил его соваться в чужие дела! — огрызнулась девушка. — А ту девчонку всё равно было не спасти, Леон не рассчитал силы и, кажется, у неё лопнула селезёнка или ещё что-нибудь. Она харкала кровью.
Сильва почувствовала лёгкую тошноту и отступила на шаг. Отец сжал кулаки:
— Их не нужно было убивать. И вообще бить. Вы что не могли устроить засаду и выкрасть двух или трёх человек? Теперь на месте базы шляется ублюдок Байерс со своими людьми! Не говоря уже о Ланне.
Джина фыркнула и пожала плечами:
— Они нас никогда не найдут. По крайней мере… — улыбка снова тронула губы, — в ваших интересах, чтобы так было, иначе…
Отец раздражённо махнул рукой:
— Знаю. И всё же впредь я настоятельно требую осторожности. Никакой полиции. И никаких лишних смертей. Залечь на дно, пока я снова вам не позвоню.
Девушка дурашливо надула губы:
— А я только вошла во вкус… — протянув руку, она погладила по щеке стоящего рядом молодого человека, — и Леон тоже.
— Фройляйн Кац! — отец повысил голос. — Я думаю, мне не нужно напоминать вам…
— А может, нужно? — девушка подмигнула. — Я люблю с вами говорить. Вообще со всеми, кому я противна… — Отец молчал. Сильва ждала, ничего не понимая. Наконец девушка пожала плечами: — Ну ладно. Когда они все передохнут от ваших экспериментов, звоните нам… а мы пока поищем другие развлечения. Леон, идём.
Она развернулась, чтобы уйти, и тут отец вдруг схватил её за руку и резким движением повернул к себе:
— Никаких развлечений. Поняли? Сидеть тихо. Иначе я зайду в подвал и поверну пару ручек на той машине. Я могу оборвать любую связывающую вас линию силы… — теперь уже он улыбался отразившемуся на лице девушки неподдельному ужасу, — а вы даже не поймёте, почему умираете. Так что лучше сидите тихо и не злите меня.
Девушка прищурилась:
— Как скажете…
И, не прощаясь, решительно вышла за дверь. Молодой человек по имени Леон исчез следом. Отец, тяжело дыша, смотрел на бушевавшую за окном грозу. Вскоре рёв мотора возвестил о том, что ночные посетители уехали.
Сильва вернулась в комнату и легла. Сердце её учащённо билось, она ничего не понимала. Кто это был? Почему они так резко говорили с отцом, и чем он им угрожал? Они ведь боялись его… Но и он боялся их? Кого они убили? И что если они убьют отца?
Гертруда Шённ всегда и всё делала сама, несмотря на то, что была президентом. Кроме одного… она иногда разрешала ему расчёсывать свои длинные волосы светло-рыжего оттенка. И он любил такие дни.
Сегодня, когда молчаливая девушка — личный секретарь Гертруды — провела Вильгельма Байерса через несколько просто обставленных комнат в личный будуар президента, начальник Управления по особо важным делам увидел, что женщина всё ещё одета в халат и прячет волосы под сеткой.
Без косметики, недавно проснувшаяся, она была очень красива, несмотря на свой возраст. Байерс не видел этих сорока девяти лет. Нет… Гертруда Шённ выглядела на тридцать… может, чуть больше. И Вильгельм любовался ею, чувствуя себя мальчишкой. Рука, пожавшая его руку, была такой нежной на ощупь, и её не хотелось выпускать.
— Доброе утро, — она улыбнулась. — Как обстановка в моей стране?
Привычное приветствие, привычный вопрос. Байерс ответил:
— Страна спала спокойно. Почти… — Байерс погладил своего попугая, как обычно сидящего в одном из карманов пиджака. Машинальное движение, помогающее взять себя в руки, даже несмотря на то, что Поли тут же тяпнул его клювом за палец.
Гертруда засмеялась и указала на стул:
— Подождите немного. И выпустите вашего чудного попугая.
Она вышла в соседнюю комнату. Вильгельм Байерс помог Поли выбраться из кармана. Попугай тут же начал носиться по комнате — начальник управления видел, как блестит в воздухе механическое крыло, сконструированное из самого лёгкого из возможных сплавов. Поли уже вылупился однокрылым, таким Байерс его и купил на рынке в каком-то убогом пригороде. И ему стоило большого труда и больших денег найти сначала нужного инженера, а потом и нужного хирурга. Но попугай напоминал Вильгельму его самого. И был надёжным другом. Намного надёжнее, чем люди.