— Хватит, брось уже эти чертовы бумаги.
— Эти «чёртовы бумаги» должны рассматривать и подписывать вы. Я в чём-нибудь провинился, комиссар?
Снова это обжигающее недоверие. Хмурясь, Рихард задал ответный вопрос:
— Они не появлялись вблизи твоего дома?
— Нет. А вы за меня волнуетесь? — просто спросил Карл.
Ланн молчал. Кажется, эта неделя была для него слишком трудной. И заканчивать её откровенными разговорами он не собирался. Он отвернулся:
— Не хочу потерять такого хорошего заместителя.
Комиссар отступил к окну и стал оглядывать пустой двор, лишенный даже намёка на какую-нибудь растительность. Разговор опять не клеился, пора было бы привыкнуть. Не клеилось всё в этом городе. Вечером осознание этого всегда становилось особенно острым.
Когда Карл неожиданно приблизился к нему, первым порывом было отойти. Что-то всегда мешало Рихарду принять чьё-то сочувствие, и особенно — этого молодого человека, пережившего вместе с Ланном многое, и не самое лучшее в этой жизни. Но вот инспектор положил на плечо руку — обманчиво слабую. И Рихард не шелохнулся. Кажется, так прошло около минуты.
Шум со двора заставил его очнуться: машина патрульных неуклюже вползала во двор. Если они вернулись так рано, значит что-то, видимо, случилось. А может…
— Они поймали кого-то, — тихо сказал Карл.
С водительского места выбрался один из молодых людей и, обойдя автомобиль, открыл заднюю дверцу. Он вытащил с сидения долговязого черноволосого мальчишку, отчаянно упирающегося. Второй уже вытаскивал с другой стороны девочку — маленькую, худую, с пышной копной каштановых волос, в которых… Рихарду показалось, что в тусклом свете фонаря он увидел пряди седины. Не понимая, почему к горлу подступает тошнота, он прищурился, почти вжался лбом в стекло и до боли в глазах всматривался в тощую фигурку, тоже отчаянно борющуюся с полицейским. Она попыталась рвануться от него, свет упал на кукольное, красивое, такое знакомое лицо…
— Аннет! — хрипло выдохнул Рихард и со всей силы дёрнул на себя рассохшуюся оконную раму. Ручка не поддалась.
— Герр Ланн, что…
— АННЕТ! — срывая голос, крикнул комиссар и ударил кулаком в стекло — сильно, так, что зазвенели осколки.
Девочка его, конечно же, не услышала, но её попытки освободиться с каждой секундой становились всё отчаяннее. Наконец она укусила полицейского за запястье, отпихнула его и ринулась к воротам.
Когда Рихард выскочил на улицу, девочка уже исчезла.
— Герр Ланн, они…
— МОЛЧАТЬ! — рявкнул Ланн, отталкивая с дороги патрульного. — Держите мальчишку!
Он несся по улице так, что спотыкался, и всё ещё звал её:
— Аннет! Воронёнок!
На том месте, где улица ветвилась переулками, он остановился, тяжело втягивая носом холодный воздух и держась рукой за грудь. Он не знал, куда она могла побежать, свернул наугад куда-то вправо и, не увидев никого, замер. В висках стучало.
— Воронёнок! — в последний раз крикнул Ланн в тишину.
Вернувшись во двор управления, он с недоумением огляделся — двое дежурных с виноватым видом стояли возле автомобиля. Карл отчитывал их, Рихард краем уха услышал лишь одну фразу, брошенную в раздражении более высоким парнем:
— Раз такой умный, мог бы бежать порезвее и помочь нам!
— Где мальчик? — спросил Рихард, приближаясь.
Лица патрульных стали ещё более испуганными и виноватыми. Карл был бледен.
— Он убежал, — тихо сказал низкорослый стажер.
— То есть… — пока сдерживаясь, прошептал Рихард: — вы вдвоём не смогли удержать одного мальчишку?
— Мы… — запинаясь, забормотал его напарник, — сняли в машине маски и перчатки, а этот парень, он… прижал к моему лицу свою… руку, и…
Когда Ланн ударил его в живот, патрульный даже не вскрикнул и без единого звука согнулся пополам. Ноги подкосились, молодой человек упал на колени, боясь поднять взгляд. Второй сделал сначала шаг вперёд, потом, быстро передумав, — два шага назад, с ужасом глядя на перекошенное лицо подступающего к нему комиссара:
— Простите, мы…
Ярость клокотала, кулаки сжимались в бессильной злобе, внутри что-то обрывалось, и казалось, темные круги, разбегающиеся перед глазами, никогда не исчезнут. И всё же… он справился с собой.
— Убирайтесь, — прорычал Рихард, кивая на машину. — И НЕ ВОЗВРАЩАЙТЕСЬ, ПОКА НЕ НАЙДЁТЕ КОГО-ТО ИЗ НИХ!
С этими словами он развернулся и направился к зданию. Схватил за локоть Карла и поволок за собой. Как только за ними захлопнулась дверь, комиссар резко прижал инспектора к стене:
— Какого чёрта ты не помог им?
— Я должен был знать, что подобное случится? — тихо спросил молодой человек.
Тон его был ровный, спокойный, холодный, как и всегда. И от этого Рихард ощутил еще большую ярость. Железной хваткой он сжал худые плечи инспектора и прошипел:
— Я знаю, что ты их всё время выгораживаешь. Боишься, что я прибил бы его, да?
— Комиссар, я не…
— Ты не спешил на улицу, да? — кривя губы, полюбопытствовал Ланн. — Думаешь, у меня нет глаз? Ты так делаешь всегда, когда ловят кого-то из «крысят». Ты медлишь. А если ловишь сам, то даёшь им сбежать. В прошлый раз у тебя не выстрелил пистолет, в позапрошлый раз ты споткнулся…
Ларкрайт молчал, всё больше бледнея, но не пытался сопротивляться. Он опустил взгляд, и для Рихарда это было лучшим доказательством собственной правоты. И его буквально резанул по живому робкий прерывающийся голос:
— В этот раз я действительно не успел…
— В ЭТОТ раз они пытались привести сюда мою дочь! — рявкнул Ланн и увидел, как расширились от удивления глаза. — Мальчишка наверняка знал, где она прячется!
— Я…
Рихард молча толкнул его — Карл ударился о стену и глухо застонал от боли, его рука рефлекторно прижалась к затылку. Но страха во взгляде по-прежнему не было.
— Простите… — прошептал он, повторяя: — Я…
— Заткнись, — оборвал его Рихард. — Мне плевать. Ещё раз ты допустишь такое — и я тебя застрелю. Понял?
Когда он замахнулся, Ларкрайт зажмурился, но даже не попытался закрыться. Секунду Рихард смотрел на его лицо и опустил руку:
— Какого чёрта ты вообще сюда явился, — процедил он сквозь зубы. — Какого чёрта… я ведь даже не могу тебя ударить!
Медленно развернувшись, комиссар Ланн прошёл по коридору, через комнату, вошел в свой кабинет и захлопнул дверь. И только тогда на миг ощутил боль — разбивая окно, он порезал запястье. Но эта боль была ничем по сравнению с другой…
[Восточная Жeлeзнодорожная Колeя. 19:19]