А как случилось, что следом за Грет заявилась ко мне также и Лотта? Лотта работала добровольцем в той патриотической организации, куда меня записали в члены, и можно было бы предположить, что она пришла меня поблагодарить, когда увидела мое имя в списках жертвователей на благо ее Отечества, но нет, в действительности дело обстояло иначе. Как-то раз я отправился в зоопарк навестить своего приятеля Петера Темплера и зашел ненадолго в павильон птиц, к павлинам. Мне вспомнилось, что в детстве я слышал такой рассказ, что у павлина красивые крылья и уродливые ноги и будто бы когда он видит свои ноги, то плачет, а когда смотрит на свои крылья, то смеется. Вот, всю жизнь помнит человек то, что слышал в детстве, и очень считается с этим, хоть и знает, что нет ни на йоту правды в том, что слышал. Стоял я у заборчика и смотрел, в надежде проверить, действительно ли павлин смеется при виде своих красивых крыльев и плачет при виде уродливых ног, и, стоя так и дивясь на этого павлина, как это он может смотреть в обе стороны сразу, и на ноги, и на крылья, даже не заметил, что рядом со мной остановилась Лотта. Но тут она выдвинула, по своему обычаю, голову из плеч и сказала: «Какой он симпатичный, какие у него красивые перышки». И вот так, от одного к другому, увлекла меня ее сопровождать, и мы вместе посетили всех остальных животных, а выйдя из зоопарка, зашли в кафе, выпили того кофе, который в военные времена именуют этим словом, и поговорили на те темы, на которые обычно говорят в военные времена. А возможно, и на другие тоже. Тот ангел, что ведает всеми секретами человека и знает все его разговоры, наверно, расскажет мне в день Страшного суда и о тех моих речах. А через несколько дней после этого Лотта пришла посмотреть, где я живу.
Вот она, Лотта: высокая, полная, в красивой шубке, на голове цилиндр, в руке плеть – точное подобие тех дам на картинах, что скачут на лошадях, хотя она никогда на лошадях не скакала, а просто следовала той моде, что установилась у богатых женщин в ту военную зиму. Здесь мне кажется уместным заметить, что я напрасно называл ее раньше «округлой», – она просто показалась мне такой вначале, потому что ее тело было чрезмерно полным во всех своих местах. Впрочем, приходится признать, что и в отношении других ее примет я тоже не был достаточно точен. Войдя в мою комнату, она повесила шубку на окно, так что разом закрыла от нас все тридцать шесть соседских кухонь, а к тому же и нас от них закрыла, потом бросила свой цилиндр на кровать, но тут же переложила его на стол, потом подошла к зеркалу и поправила свои темные волосы, засмеялась своему отражению, потом присела к письменному столу, а присев, выдвинула голову из плеч, глянула на меня и сказала своим капризным голосом: «Так это и есть ваше жилье? Вот эта вот маленькая коробочка?» Придя в другой раз, она села на стул, положила ноги на трубы центрального отопления и опять засмеялась, увидев, что у нее задралось платье. А в следующий раз она уселась у моего письменного стола, взяла в руки чернильницу и спросила, где же мое перо, а когда я сказал, что пишу вечным пером, презрительно покачала головой и сказала: «Не признаю перьев, которые сами себя обслуживают, они похожи на карандаши, а карандаши похожи на высохших холостяков, которые тоже как эти перья». И вот так, сидя за моим столом, она перебрала все, что лежало на нем, потом открыла ящик, увидела письмо на иврите, спросила, не эсперанто ли это, и сама себе ответила, что у эсперанто такое же начертание букв, как у санскрита. Любит она все трогать, эта Лотта. Что бы ни увидела в моей комнате, обязательно должна потрогать. Думаю, встреть она в моей комнате самого кайзера Вильгельма, она бы и его потрогала за усы. И еще у нее есть привычка: все, что видит, и все, о чем рассказывает, вызывает у нее смех. Допустим, когда она засмеялась над своим задравшимся платьем, тому еще могла быть причина, – возможно, она вспомнила то несчастное существо, которое плачет над своими уродливыми ногами, а вот у нее, напротив, ноги красивые. Но что смешного было в том, что Изольда Мюллер вышла замуж за Фридриха Вильгельма Шмидта, и что смешного было в том, что Фридрих Вильгельм Шмидт женился на Изольде Мюллер, и уж тем более, что смешного было в том, что эти двое поженились? Но поскольку хозяин дома обязан что-то говорить, я спросил: «А что, Хильдегард тоже смеется над ними?» Лотта засмеялась и сказала: «О, наша Хильдегард, она во многом отличается от всех прочих женщин, а уж в вопросах брака так вообще». И поскольку хозяин дома обязан как-то участвовать в разговоре, я спросил: «Откуда же у Хильдегард эти странные мнения?» Лотта опять засмеялась и сказала: «Есть у нас тетка, тетя Клотильда, вы бы наверняка приняли ее с виду за еврейку и ошиблись бы, потому что на самом деле она такая же католичка, как Римский Папа, потому что она из Испании, а там все католики, и вот наша Хильдегард, она в молодости воспитывалась у этой тети, потому что однажды наши отец и мать сильно поссорились и отец в пылу спора крикнул, что мама прижила Хильдегард с кем-то на стороне, а тетя Клотильда услышала это и забрала Хильдегард к себе, и там она и жила, у тети Клотильды, пока отец не умер, и вот от этой-то тети Клотильды у нашей Хильдегард такие странные идеи насчет брака».
Поскольку Лотта упомянула о религии, и о разных странах, и о выражении лиц, и о представлениях о браке, я решил было поговорить с нею обо всем этом. Но увидел, что не то время. Передумалось мне говорить с ней на такие серьезные темы, которым время в любом другом месте и в любой другой час, кроме этого часа в этой комнате, и я спросил вместо того:
– А кстати, эта ваша тетя Клотильда, кто она и чем занимается, кроме того, что похожа на еврейку?
Лотта выдвинула голову из плеч, бросила на меня насмешливый взгляд и сказала:
– Да ведь это же Клотильда Тротцмюллер, владелица школы верховой езды в Тиргартене, одна из самых знаменитых наездниц Берлина. О ней говорят, что в молодости она на любой лошади скакала не хуже, чем сатана на своем рогатом козле. Она, если захочет, даже сейчас, уже в нынешние ее годы, может обогнать любого прусского кавалериста. Все самые важные берлинские дамы и аристократки учатся верховой езде в этой ее школе в Тиргартене, а вначале наша тетя Клотильда была там простым инструктором. Это теперь ей принадлежит вся школа вместе со всеми ее лошадьми. И хотите знать, как она этого добилась? Благодаря своему мужу, нашему дяде Гейнцу, брату нашего отца. И совсем не потому, что он богатый. На самом деле у дяди Гейнца не было ни гроша за душой. Когда тетя Клотильда выходила за него замуж, она и за свадьбу, и за священника, и за церковных служителей, и за коляски для приглашенных, и за банкет уплатила из своего кармана, потому что наш дядя Гейнц был человек возвышенного склада, он не мог думать о деньгах, самое лучшее, что он умел делать, это расшаркиваться перед знатными дамами, приходившими учиться верховой езде. Но как-то раз тетя взяла себе несколько дней отпуска, чтобы погулять с одной из своих подруг в горах Тюрингии, и по дороге, возле Айзенаха, они рассорились, и тетя бросила подругу и вернулась домой. Вошла и, никому ничего не говоря, поднялась тайком по ступенькам, чтобы дядя обрадовался, неожиданно увидев ее, потому что между ними была большая любовь, между дядей и тетей. Тетя Клотильда так любила дядю Гейнца, что не раз, бывало, сама подсаживала его в седло, кричала лошади «Гей!» и хлопала в ладоши, совсем как девочка, которая посадила свою куклу на деревянную лошадку. И вот она входит в спальню и вдруг видит, что дядя Гейнц лежит в постели, а рядом с ним лежит какая-то женщина, и вся их одежда брошена на пол, и оба они совсем голые, ну, как бы вам сказать, голые, как Адам и Ева в райском саду. Тетя схватила всю эту одежду и как швырнет ее из окна. А их квартира была на верхнем этаже. Потом она заперла платяной шкаф, поклонилась даме в постели и сказала: «Приветствую вас, уважаемая госпожа баронесса, желаю вам еще многих дней приятного времяпрепровождения с вашим возлюбленным». Раскланялась и вышла. Какой-то полицейский нашел выброшенные вещи и принес их в полицейский участок. Там проверили, и оказалось, что это вещи жены одного высокопоставленного лица, говорили даже, что из приближенных к самому кайзеру. И они ему сообщили об этой находке. Ну, что ему было делать? Вызывать на дуэль простого конюха – это ниже достоинства знатного барона, а выгнать жену он тоже не мог, потому что она была дочерью графа, наследницей сразу двух имений, материнского и отцовского, и у него были от нее двое славных детишек. Так что все кончилось тем, что он вернул свою баронессу домой, помирил нашу тетю с дядей, а тете еще передал вдобавок пакет акций той школы в Тиргартене, такой пакет, что он составлял основную часть всех тамошних акций. С того времени тетя начала скупать оставшиеся акции этой школы, пока не стала владелицей всех ее помещений и лошадей и хозяйкой всех ее тренеров, и инструкторов, и служителей. А раньше она в этой школе сама была простым инструктором. И вот это она, наша тетя Клотильда, так воспитала Хильдегард, что внушила ей все ее странные идеи обо всем – и об одежде, и о браке, и обо всем-всем остальном.