На все расспросы – почему именно это она рисует – она отвечала одинаково:
– Мне нравится, вот и все.
Джованни мучило еще и то, что он не мог рассказать матери о случившейся неделю назад неприятности. Он чувствовал вину за странное поведение сестры, но изменить что-то ему было уже не под силу.
Пина присела на краешек кровати и протянула Джованни сжатую в кулачок ладошку.
– Она просила передать тебе это, – лишенным каких-либо эмоций голосом сказала девочка и разжала ладонь.
На мгновение Джованни показалось, что Пина держит на раскрытой ладошке подвеску. Черное сердечко на ножке матово поблескивало, впитывая в себя солнечные лучи, словно губка. Оно пульсировало, будто живое, но приглядевшись, он понял, что это всего лишь крошечный рисунок.
– Кто просил это мне передать? – Холодок коснулся его спины.
Пина не ответила.
Она вдруг забралась на постель и стремительно прижала руку с сердечком к груди Джованни. Острая боль пронзила его, а в нос ударил запах паленой плоти. Джованни стиснул зубы, но, не выдержав, закричал. Пина улыбнулась и убрала ладошку, оставив на его коже клеймо в виде перевернутого черного сердца.
Глаза малышки запали, превращаясь в пустые провалы. Рот растянулся в жуткой ухмылке. Джованни отшатнулся, не в силах совладать с охватившим его ужасом, и опрокинулся назад, отчаянно пытаясь хоть за что-то ухватиться.
Миг падения в пустоту и…
Он с криком очнулся в своей же постели, сжимая скомканную простыню.
– Дьявол! – Собственный голос показался Джованни чужим, гулко прозвучав в серой хмари зарождающегося рассвета.
Он встал и прошел к открытому окну.
Казалось, из его легких кто-то выкачал весь воздух. Грудь сдавливало, болели ребра. Рука сама потянулась к тому месту, где должна была быть метка. От прикосновения собственных пальцев, отчего-то холодных как лед, по телу прошел озноб, но больше Джованни ничего не ощутил. Не было боли, жжения, только покрытая жесткими волосками кожа.
Проклятый кошмар!
Сделав несколько шагов к двери, он остановился, прислушиваясь к странной, неживой тишине в доме. Сравнивать ее с мертвой не хотелось, но именно такой она ему показалась в то мгновение.
Еще один шаг.
Скрип половицы растерзал барабанные перепонки, и в голову, точно сухие фасолины в пустое ведро, посыпались звуки: шаги раннего прохожего за окном, кашель старой синьоры Марчелы за стеной, лай неугомонной собаки в чьем-то дворе, детский плач…
Мир просыпался и оживал.
Джованни очень хотел верить, что на этот раз и он проснулся, а не перешагнул из одного абсурдного сна в другой.
На кухне он поплескал себе на лицо ледяной водой и заглянул в мутное зеркало, готовый увидеть в нем все что угодно и кого угодно. Но с той стороны на него смотрел смуглый юноша с большими карими глазами, недоверчиво сверкнувшими из-под черных бровей, ровным – доставшимся ему от отца – носом и тонкими губами, которые совсем не портили общей картины.
Многие девушки называли Джованни привлекательным и даже красивым. От тяжелой физической работы его плечи стали шире, жилистые руки сильнее. Грудь…
Джованни снова разворошил темные завитки волос. Метки не было. И все же он мог безошибочно указать на то место, где во сне его коснулась Пина. На всякий случай юноша взял зеркало и подошел к окну, где было больше света.
Ничего не изменилось.
Яркое солнце только окончательно распугало мечущиеся по углам тени, и Джованни попытался забыть о ночных кошмарах. Тем более что ему предстояли дела поважнее: через пару часов должен был начаться турнир!
Если он опоздает хотя бы на минуту, его уже не впустят. Следующая запись будет только через месяц, за который он просто свихнется от ожидания.
Джованни достал из-под матраса старую колоду карт. На ней отец учил его играть, заставлял запоминать сложные комбинации цифр и картинок.
– Учись, сынок, – приговаривал он, ловко тасую потертую колоду, – однажды эти шельмы помогут тебе заработать на хлеб и похлебку.
– Как карты могут помочь заработать деньги? – удивлялся маленький Джованни, завороженно глядя на руки отца, которые в тот момент начинали жить какой-то своей жизнью.
– Сейчас твоя задача, сынок, запомнить все, чему я тебя учу. Это что за комбинация?
На стол одна за другой были выложены карты: от четверки до восьмерки.
– Стрит, – осторожно ответил мальчик.
– Молодец, – отец потрепал сына по голове и сунул колоду в маленькие ладошки. – Разомни пока пальцы, я скоро приду.
Тот раз был последним. Больше Джованни никогда не играл с отцом в карты.
Сначала навалились заботы – и Нери-старший вкалывал от зари до зари, а потом отец вдруг резко слег – и уже не поднялся.
Перед самой смертью он позвал к себе сына.
Отец бредил и говорил страшные вещи.
Джованни хотелось закрыть уши ладошками, сбежать подальше отсюда, но его точно удерживали невидимые объятия…
– Сын, береги колоду. Тот, у кого я ее забрал, не должен получить ее обратно. Все бесы преисподней помогали ему в игре, и он не знал поражения. Вот только меня колода не приняла. Но, может быть, тебя она примет. Ты – не такой, как я…
Колода знакомо легла в руку.
Джованни, не задумываясь, тасовал потрепанные карты, переворачивал, перемешивал, ощущая масти подушечками пальцев. Он чувствовал эту колоду, и если бы ему позволили играть ею, то выигрыш точно остался бы за ним. Уроки отца отложились в памяти прочно, ровными кирпичиками образовав монолитную стену.
Много лет он запрещал себе даже думать о том, чтобы пойти играть, потому что помнил отца не только веселым и добрым. Была и другая сторона у этой блестящей медали. В ее сверкающей поверхности отражались длинные вечера, когда мать сидела на кухне и не шла спать, дожидаясь мужа. Переживала, плакала, стараясь не показывать своего настроения детям. А когда благоверный заявлялся далеко за полночь, часто пьяный и раздетый едва ли не до белья, уводила поскорей мужа в комнату, чтобы дети не застали отца в таком непотребном виде…
Но в их доме тонкие стены – и Джованни слышал каждое слово из разговоров родителей.
Если убрать упреки матери и ответные оскорбления отца, все сводилось к тому, что карты разоряли их и без того бедную семью. Отец работал все больше и больше, чтобы была возможность поставить деньги на кон, в надежде однажды сорвать куш. Джованни знал, что тот стал одержимым. Лихорадочный блеск в его глазах зажигался вовсе не от того, что сын схватывал карточную науку на лету, а потому что он уже не мог не играть. Отец работал на износ, что в итоге и привело к болезни, которая оборвала его никчемную жизнь…