Интересно, был ли в тот вечер в кино Питер Зелл? Один или с Туссеном?
Ручаюсь, что был.
* * *
– Детектив Калверсон?
– А?
– Насколько надежны снежные цепи на «импалах»?
– Что значит – надежны?
– Цепи на колеса. Они хороши? Держатся крепко, а?
Калверсон, не отрываясь от газеты, пожимает плечами:
– Вроде бы.
Я сижу за своим столом, разложив перед собой аккуратным прямоугольником тетрадки, стараюсь не вспоминать о сестре и жить дальше. Я веду дело. Человек умер.
– Охрененная штука, – отзывается со своего места Макгалли, и ножки стола аккомпанируют его заявлению звонким ударом, когда он поворачивается ко мне. Макгалли принес из «Воркс» сэндвич с копченой говядиной и расстелил на брюхе салфетку, как на пикнике. – Сами не слетят, если правильно закрепить. А что, у тебя размотались?
– Да, вчера. Я в дерево врезался.
Макгалли откусывает от сэндвича. Калверсон шепчет: «Господи!» – но это он не об аварии, а вычитал что-то в газете. Стол Андреаса пустует. Оконная рама позвякивает от дуновения ветра. Снаружи на подоконник намело свежего снега.
– Защелка там хитрая, и слабину надо подбирать, – усмехается Макгалли, размазывая горчицу по подбородку. – Не вини себя.
– Ага… только, понимаешь, я не первый день имею с ними дело. Я работал в зимнем патруле.
– Разве вы прошлой зимой сами занимались своими машинами?
– Нет.
Калверсон тем временем откладывает газету и смотрит в окно. Я встаю, принимаюсь расхаживать по комнате.
– Их легко было распустить, верно? Если бы кто-то захотел.
Макгалли фыркает и глотает большой кусок, не жуя.
– Здесь, в гараже?
– Нет, на улице, где я оставлял машину.
– То есть?.. – Он делает круглые глаза и с наигранным ужасом договаривает: – …Кто-то хотел тебя убить?
– Ну, то есть… конечно…
– Распустив тебе цепи?! – Макгалли так хохочет, что кусок говядины вылетает у него изо рта и, отскочив от салфетки, падает на стол. – Малыш, ты не в шпионском боевике, извини уж.
– Да.
– Или ты президент?
– Нет.
Покушения на президента стали обычным делом в последние три месяца – в том и юмор.
Я оглядываюсь на Калверсона, но тот все еще думает о другом, уставившись на сугроб за окном.
– Не в обиду, малыш, – говорит Макгалли, – но никто не стал бы тебя убивать. Кому ты нужен?
– Верно.
– Нет у тебя врагов. Всем на всех плевать.
Калверсон резко встает и швыряет газету в мусор.
– Какая муха тебя укусила? – интересуется Макгалли.
– Пакистанцы. Собираются сбросить на него атомную бомбу.
– На кого?
– На Майя. Объявили, что не могут оставить судьбу своего гордого и независимого народа в руках империалистов Запада, и так далее, и тому подобное.
– Пакистанцы, стало быть, – Макгалли недоверчиво переспрашивает: – Кроме шуток? Я думал, зашевелится Иран.
– Нет. У Ирана, понимаешь ли, есть атомная энергетика, но нет ракет. Им нечем стрелять.
– А пакистанцам есть чем?
– У них ракеты.
Я думаю про свои цепи, снова чувствую, как выворачивается из-под колес дорога, вспоминаю удар, толчок.
Калверсон качает головой.
– Так на это госдепартамент заявил, мол, если вы попробуете расстрелять астероид, мы вас раньше расстреляем.
– Славные времена, – одобряет Макгалли.
– Я точно помню, как закреплял цепи, – возвращаюсь я к насущному, и оба оборачиваются ко мне. – В понедельник, с самого утра.
– Господи, Пэлас!
– Ну вот подождите. Просто представим, что я – убийца. А детектив ведет дело и… и… – я сбиваюсь и, кажется, немного краснею. – Он подбирается ко мне. И я хочу избавиться от этого детектива.
– Да, – отзывается Макгалли. На секунду я верю, что он это серьезно, но детектив откладывает свой сэндвич и медленно поднимается с торжественным видом. – А может быть, это был призрак?
– Брось, Макгалли!
– Нет, я серьезно! – Он подходит ко мне, дыша огуречным маринадом. – Призрак твоего висельника так разгневался, что ты пытаешься подвести его дело под убийство, что решил тебя припугнуть – мол, бросай расследование.
– Ладно, Макгалли, ладно. Вряд ли это был призрак.
Калверсон вытащил «Таймс» из мусорной корзины и перечитывает статью.
– Да, ты прав, – соглашается Макгалли, возвращаясь к своему столу и завтраку. – Скорее, ты забыл закрепить цепи.
* * *
У отца была еще одна излюбленная шутка: когда его спрашивали, почему мы живем в Конкорде – работал он в Сент-Ансельме, куда было ехать полчаса, и Манчестер находился ближе, – он изумленно оборачивался и чеканил: «Потому что это Конкорд!» Как будто это все объясняло, как будто наш городок – Лондон или Париж.
Мы с Нико подхватили эту шутку в годы подросткового бунта, который у сестры так и не кончился. Почему после девяти вечера негде толком поужинать? Почему наш город последним в Новой Англии обзавелся «Старбаксом»?
Потому что это Конкорд!
А на самом деле родители не переезжали из-за матери, которая работала секретарем в отделении местной полиции. Сидела за пуленепробиваемым стеклом в вестибюле, хладнокровно принимала жалобы от пьяниц, бродяг и уличных приставал, заказывала торт в виде пистолета к отставке каждого детектива.
Получала она, наверно, вдвое меньше отца, но держалась за свое место, где работала еще до знакомства с Темплом Пэласом. Она и замуж за него вышла с уговором, что они останутся в Конкорде.
Отец отшучивался своим «Потому что это Конкорд!», а на самом деле ему было все равно, где жить. Он просто без ума любил мать, и ему было хорошо там, где жила она.
* * *
Пятница, время позднее, к полуночи. Сквозь облачную дымку тускло светят звезды. Я сижу на заднем крыльце, разглядываю запущенные поля, протянувшиеся за рядом домиков.
Я сижу и уговариваю себя, что не обманул Нико – просто больше ничего не мог сделать.
Но, к сожалению, она права. Я ее люблю и не хочу, чтобы она умирала в одиночестве.
Строго говоря, я вообще не хочу, чтобы она умирала, но тут я вряд ли что-то могу сделать.
Рабочее время давно кончилось, но я все же захожу в дом, беру трубку домашнего телефона, набираю номер. Кто-нибудь да ответит. Не такое это место, чтобы закрываться на ночь и на выходные, а в эру астероида расписание у них наверняка еще плотнее.