— В самом деле, Марк. Ты должен остановиться. — Ее начала бить дрожь.
Последняя юбка упала на пол. Теперь она стояла перед ним в одной сорочке.
— Ты правда этого хочешь?
Она обернулась. Его глаза скользнули по ее телу, теперь свободному от излишков одежды и прикрытому единственным тончайшим слоем ткани.
Вся ее неуверенность и уязвимость вдруг испарились под этим обжигающим взглядом. Она почувствовала себя кроликом, который замер на месте при виде ястреба. Но конечно, это был не ястреб, и он не бросился на нее, а просто наклонился к ней и поцеловал. Очень нежно, очень трепетно — только его губы на ее губах, и его рука на ее плече. Ей показалось, что она тает. Но страх так и не исчез до конца; он был похож на осколки стекла в бурном потоке ее страсти. Она могла пораниться в любую секунду.
Он медленно провел рукой по ее плечу, как будто старался запомнить его на ощупь. Волоски на ее руке встали дыбом.
— Если мы будем продолжать в том же духе, я очень скоро перестану владеть собой, — призналась она.
Он откинул голову назад и посмотрел ей в глаза.
— Жду этого с нетерпением.
Потом он снова наклонился и поцеловал ее грудь. Ее окатила волна жара. Теперь она совсем не могла противостоять своему желанию — хотя и до этого ее возражения были слабыми и не очень искренними.
— Тебе нравится, — хрипло проговорил он. — Я мечтал сделать это уже очень давно. Не мог думать ни о чем другом.
Она молча кивнула, боясь, что голос подведет ее. Он обвел языком ее сосок. Она слышала его неровное дыхание, ощущала его на своей коже. Наслаждение рождалось тут, в этой самой точке, и толчками расходилось по всему телу. Ее возбуждение стало почти нестерпимым.
Другой мужчина, потрудившись немного над ее удовольствием, давно перешел бы к удовлетворению своей собственной похоти. Но Марк смаковал ее, как изысканное лакомство, упивался каждым прикосновением, как будто ее наслаждение было главным, как будто в нем и заключалась цель — а вовсе не в том, чтобы сделать свое проникновение в нее более приятным.
— Быстрее, — прошептала она.
Он поднял голову и улыбнулся, еле заметно, одними уголками губ, и это показалось ей необыкновенно порочным и волнующим.
— Я ждал этого двадцать восемь лет. Еще пара часов ничего не изменят.
То, что он пришел к ней, было почти невероятно. То, что он продолжал думать о ней хорошо даже после всего, что узнал, было немыслимо. Но при этих словах у нее вдруг пересохло в горле. Сомнений не было — он хотел ее, ее саму… и это было просто невозможно.
Он взялся за подол ее сорочки и медленно снял ее. Тонкая ткань прошлась по ее разгоряченной коже.
— Пара часов? — пискнула она. — Ты… большой оптимист.
Его губы снова дрогнули в улыбке, и он стал покрывать поцелуями ее живот, прокладывая путь от груди до пупка.
— Это потрясающе, — прошептал он. — Трогать тебя, видеть, как ты вздрагиваешь. Знать, что причина этому — я, и только я. — Он погладил ее по бедру, а затем осторожно раздвинул колени и снова коснулся ее трепещущего бутона. — Это намного лучше, чем я себе представлял.
Она запустила пальцы ему в волосы.
— А что будет, когда я начну трогать тебя…
— Как хорошо, — выдохнул он. — А тебе приятно… здесь?
Лаская ее, он смотрел ей прямо в глаза, и это возбуждало ее еще больше.
— Или лучше здесь?
— Да.
Теперь его пальцы казались более опытными и уверенными.
— А может быть, здесь?
Она прикусила губу.
— Да… да…
Его палец скользнул внутрь. Она содрогнулась.
— А так?
— Это слишком хорошо… о, Марк… и слишком мало.
Он встал, расстегнул жилет и развязал галстук. Несмотря на ситуацию, в его движениях не было спешки. Он через голову стянул с себя рубашку и бросил ее на пол; Джессика не могла оторвать глаз от золотистой поросли у него на груди.
Она протянула руку и погладила его плечо. Это было восхитительно — он, такой сильный и широкоплечий, трепетал от одного только ее прикосновения. Она провела ладонями по его груди, остановилась на сосках и погладила их большими пальцами. У него перехватило дыхание.
— Джессика. Пожалуйста. Милая, сделай это еще раз.
И она с удовольствием повиновалась.
Почему считается, что только женскому телу свойственны округлости и изгибы, смутно удивилась она. Его тело было словно вылеплено искусным скульптором. Мускулистые руки. Сильные, изящные пальцы. Мощная грудь. Чистые, плавные линии торса. Это был настоящий образец мужской красоты.
Он начал расстегивать брюки. Она судорожно вздохнула, протянула руку и накрыла его пальцы своими.
— Что же ты делаешь?
Он остановился.
— Знаешь, почему я стал таким сторонником целомудрия? Я уже говорит. Потому что не хочу никому причинять вред. Особенно тому, кто мне дорог.
Он осторожно отвел ее руку в сторону и расстегнул еще одну пуговицу.
— Но главное — это женщина. То, чего хочет она. Не моя гордость. Не моя репутация. Даже не мои принципы. На первом месте должна быть ты. — Он приспустит брюки. — Я мечтал о спокойствии и равновесии. Но — повторю — на первом месте должна быть ты. И на последнем тоже. Только ты. Везде. Всегда. Джессика… всю мою жизнь.
Должно быть, это был сон. Видение. Он не мог говорить этого на самом деле. Он не мог стоять перед ней без всякой одежды. Но вот он взял ее за руку — и его ладонь была теплой и настоящей. Он потянул ее к дивану. Ее босые ноги ступали по полу — и это ощущение тоже было реальным. Ни за что на свете она не смогла бы представить его, обнаженного, сидящего на диване, или себя, опускающуюся к нему на колени. Он обнял ее за талию и поцеловал.
Она подалась к нему. Их пальцы переплелись.
А его мужской орган…
Он был большим и твердым. Когда она прикоснулась к нему, он как будто вздрогнул, и это окончательно свело ее с ума. Его тело выгнулось навстречу ей; инстинкт вел его там, где опыт не мог.
Это было невозможно.
Она обхватила его рукой. Он казался тяжелым и массивным; головка была чуть влажной. Она сжала его чуть крепче, скользя вверх и вниз, и ее возлюбленный испустил сдавленный стон.
Она немного приподнялась над ним, а он обхватил ее за талию. Его рука направила мужское орудие в цель. Он слегка надавил на ее бедра, призывая опуститься.
И это произошло. Он был внутри ее. Все вдруг стало возможно.
Его дыхание было судорожным и неровным. Он держал ее за руки, и она чувствовала в себе его горячую, тугую плоть. Это не было обладанием, это было желание, соединенное с другим желанием.