Book.

Это ее успокоило. Затем она посмотрела на свои ног­ти. Они уже стали черными. Понимание того, в каком тяжелом положении она оказалась, сокрушило ее гнев.

— Я пыталась защититься, но разве я могла противо­стоять тебе? — жалобно спросила она.

Так много раз я твердила себе это: младшая жена мо­его мужа никогда не сможет противостоять мне.

— Я думала, он полюбит меня, когда прочитает ком­ментарий и поверит, что все это написала я, продол­жила Цзе. В ее голосе опять послышался укор. Я не хотела, чтобы он читал о том, как ты умирала от любви. Я не хотела, чтобы он думал, что я решила продолжить работу в знак уважения к его первой жене, ведь это я его первая жена. Разве ты не слышала, что сказал мой муж? Вы так и не поженились. Ему нет до тебя дела.

Она оставалась безжалостной даже после смерти.

— Наш брак совершился на небесах, — ответила я. Я все еще верила, что это так. — Но тебя он тоже любил.

— Твой ум погубил тебя. Из-за тебя мне все время было холодно. Ты заставляла меня сидеть в темноте, следовала по пятам в моих снах. Ты виновата в том, что я перестала есть и спать...

Она процитировала строку из «Пионовой беседки», но это не утешило меня. Я чувствовала себя виноватой.

— Я могла спастись от тебя в беседке на пруду, — про­должила Цзе.

— Зигзагообразный мостик!

— Да! — Она опять сморщила губы, обнажив мертвенно-белые зубы. — Я сожгла твой том «Пионовой бе­седки», чтобы ты ушла из моей жизни. Мне казалось, мой план удался, но ты оставалась рядом со мной.

— Я не могла покинуть тебя, даже после того, что ты сделала потом. Ты заставила людей поверить, что это Жэнь написал комментарий...

— Разве это не лучший способ доказать ему свою пре­данность? Разве это не лучший способ уверить всех, что я была идеальной женой?

Конечно, она была права.

— Но как же я? — спросила я. — Ты хотела, чтобы я исчезла. Разве можно поступать так с первой женой?

Цзе рассмеялась над наивностью моего вопроса.

— Мужчины процветают благодаря чистой стихии ян, а призраки вроде тебя воплощают собой смертель­ные и болезнетворные силы инь. Я хотела побороть тебя, но твое постоянное присутствие погубило меня. Уби­райся. Мне не нужна твоя дружба. Мы не подруги. И не жены одного мужа. Обо мне будут помнить, а о тебе по­забудут. Я об этом позабочусь...

— Поэтому ты спрятала листки, в которых говорится о том, кто является истинным автором...

— Все, что ты заставляла меня писать, — это ложь.

— Но я доверилась тебе. Я делала это и ради тебя!

— Я работала над комментарием не для того, чтобы продолжить твой труд. Мое сердце оставалось холодным. Ты сделала так, что твое наваждение стало моим наваж­дением. Ты превратилась в призрака и никому не смогла бы рассказать о том, что сделала, и потому я вырвала эти страницы из книги. Жэнь никогда не найдет их.

Я еще раз попыталась раскрыть ей глаза.

— Я хотела, чтобы ты была счастлива.

— И потому ты вселилась в мое тело?

— Я так радовалась, когда ты забеременела...

— Это не мой ребенок!

— Ну разумеется, твой.

— Нет! Ты каждую ночь против моей воли приводила ко мне Жэня. Ты заставляла меня делать такие вещи... — Она задрожала от гнева и отвращения. — А затем ты вло­жила в меня ребенка.

— Ты ошибаешься. Я тут ни при чем. Я только при­сматривала за тем, чтобы с ним все было в порядке.

— Ха! Ты убила меня и младенца!

— Я не делала этого.

Но к чему отвергать ее обвинения, ведь многие были истинны? Я не давала ей спать ночами — сначала застав­ляла ее ублажать мужа, а потом писать. Я остужала воз­дух в комнате, запирала ее в темноте, чтобы защитить мои чувствительные глаза, и посылала холодные порывы вет­ра, куда бы она ни направлялась. Когда я заставляла ее работать над комментарием, я не давала ей есть вместе со свекровью и мужем. Затем, вернувшись в комнату пос­ле того, как она сожгла первый том с моим комментари­ем и приписала его авторство Жэню, я перестала настаи­вать на том, чтобы она ела, потому что была опечалена тем, что случилось. Я понимала это, хотя убеждала себя в том, что ничего не вижу и не делаю ничего плохого. Это была правда, и мне стало тошно от этого. Что я наделала?

Цзе сморщила губы, вновь обнажив свою мерзкую сущность. Я отвела взгляд.

— Ты убила меня, — объявила она. — Ты пряталась, сидя на балках, и думала, что никто тебя не видит. Но я тебя видела.

— Как это возможно? — Вся моя прежняя уверенность куда-то улетучилась. Теперь мой голос был жалким и испуганным.

— Я умирала! И поэтому увидела тебя. Я пыталась закрыть глаза, чтобы ничего не видеть, но каждый раз, когда я их открывала, ты была там. Ты смотрела на меня своими мертвыми глазами. А затем спустилась вниз и положила руку на мое сердце.

Baaa! Неужели я частично повинна в ее смерти? Не­ужели мое наваждение было таким сильным, что осле­пило меня, и сначала я уморила себя голодом, а затем убила младшую жену моего мужа?

Цзе увидела, как ужаснула меня эта мысль, и победо­носно улыбнулась.

— Ты меня убила, но я победила. Кажется, ты забыла самое главное, о чем говорится в «Пионовой беседке». Эта история о том, как любовь побеждает смерть, и мне это по силам. Жэнь будет помнить обо мне, а не о глу­пой незамужней девушке, которая умерла во внутрен­них покоях. Вскоре от тебя ничего не останется. О твоем комментарии позабудут, и никто — никто! — не вспомнит о тебе.

Не сказав больше ни слова, она отвернулась от меня, вылетела из комнаты и продолжила блуждать по земле.

Через сорок девять дней приехал отец Цзе. Он поставил точку на ее дощечке, и ее установили в зале с поминаль­ными дощечками семьи У. Цзе была замужней женщи­ной, и она умерла беременной, и потому одна часть ее души оказалась в гробу, который будет подвержен дей­ствию стихий вплоть до смерти ее мужа, когда супруги, как требует обычай, воссоединятся благодаря одновре­менному захоронению. Последняя часть ее души была увлечена к Кровавому озеру. Оно было таким огромным, что пересечь его можно было только за восемьсот сорок тысяч дней. Там ее подвергнут ста двадцати пыткам. Каждый день ей придется пить кровь, или ее будут из­бивать железными прутьями. Так ей было суждено про­вести вечность, если только ее семья не выкупит ее на волю, принося жертвенные дары, угощая монахов и бо­гов, беспрестанно молясь или предлагая взятки заправ­ляющим в аду чиновникам. Только тогда лодка отнесет ее от озера скорби к берегу, где она станет предком или переживет перерождение в благословенной стране.

Что до меня, то я была причастна к смерти Тан Цзе и ее ребенка — сознательно или нет, — я лишилась челове­ческих чувств: сочувствия, стыда, понимания того, что правильно, а что нет. Мне казалось, я очень умна, но Цзе была права. Я была самым мерзким из духов.