И да, действительно, время от времени попадались полотна, изображающие снайперов. Лучшим был партизан на дереве, в маскхалате, едва различимый в листве, с винтовкой Мосина с прицелом ПУ. На картине были точно и досконально переданы все нюансы снайперского ремесла, и, хотя сам Свэггер ни разу в жизни не забирался на дерево, он увидел слившееся с кроной тело, напряженные мускулы, легкость указательного пальца на спусковом крючке – и все это было передано правильно. «Снайпер Викторенко несет смерть врагу» – гласила бронзовая табличка, переведенная Рейли; у Свэггера не возникло никаких сомнений в том, что в тот день снайпер Викторенко действительно принес врагу смерть. Он с радостью приобрел бы эту картину, если бы ее выставили на продажу.
И все же в общем и целом поиски окончились неудачей. Помимо Викторенко, несущего смерть, Свэггер и Рейли раскопали еще три картины со снайперами, на одной из которых даже была изображена где-то в снегах женщина-снайпер, выдвигающаяся на позицию, чтобы подстрелить какого-нибудь гунна.
Молодой директор музея возвратился как раз тогда, когда они убирали на полку последнее полотно.
– Знаете, а мне пришла в голову одна мысль, – сказал он.
– Замечательно, – обрадовалась Рейли. – У нас все свежие мысли закончились.
– Как я уже говорил, я пришел в музей в седьмом году, но мой предшественник проработал здесь больше тридцати лет. Он был учеником того самого человека, который основал музей сразу же после войны, в 46-м году, бывшего партизана из отряда Бака. Вот мне и пришло в голову, что, может быть, основатель припрятал или оставил себе те «запрещенные» картины, которые вы ищете, вместо того чтобы их сжечь, как требовал НКВД. В конце концов, он был украинским националистом и не очень-то жаловал русских. К тому же после войны советские власти объявили Бака и его партизан врагами народа. Официально Бака оправдали только тогда, когда Украина стала независимым государством. Так или иначе, я позвонил этому человеку, и у него действительно есть несколько полотен, оставшихся от основателя музея, хотя сам он их никогда не смотрел. Я вам объясню, как проехать к нему домой.
– Вы нам очень помогли, – искренне поблагодарила его Рейли. – Будем надеяться, нам повезет.
В качестве дополнительной меры предосторожности Свэггер не воспользовался указаниями директора музея, а составил другой маршрут. По указанному адресу они с Рейли нашли склочного старого льва с седой гривой, который к своему преемнику не испытывал ничего кроме бесконечного презрения – «молодой кретин, он даже не украинец!», однако кое-какие картины у него действительно имелись, вынутые из рам и свернутые в трубку, давным-давно забытые. Старик начал какой-то долгий рассказ, и Свэггер делал вид, будто внимательно его слушает, поскольку старик вообразил, что американский гость его понимает. Но вот наконец настал черед того, ради чего они сюда приехали.
Старик развернул на столе в гостиной старый-престарый сверток, покрытый толстым слоем пыли. Его жена фыркнула и сморщила нос, видя такое осквернение своего дома, однако супруг не обратил на нее никакого внимания. Один сверток, пять холстов, писанных маслом; старик аккуратно развертывал их и раскладывал на столе, один за другим. Сразу стало понятно, почему власти сталинской эпохи посчитали нужным их уничтожить: для тоталитарного сознания они были слишком правдивыми. Здесь не было и намека на глянец социалистического реализма. На первой картине была изображена зверская расправа эсэсовцев над евреями под Коломыей, а может быть, под бывшим Станиславом, впрочем, это не имело значения, поскольку подобное происходило во многих местах оккупированной немцами Украины. На второй изголодавшаяся крестьянка со скорбным лицом жестом прогоняла санитарку, пришедшую ее накормить. Полностью обессилевшая, она уже потеряла волю к жизни и хотела поскорее умереть. На третьем полотне пылала деревня и повсюду были раскиданы трупы. Яремча? Вряд ли, поскольку гор рядом не было. Это могла быть любая украинская деревня в любой год с 1941 по 1944-й. На четвертой картине пятеро партизан болтались на виселице, и больше ничего. А на пятой партизаны расстреливали немецких военнопленных. Зрелище было жуткое, немцы умоляли о пощаде, а партизаны поливали их очередями из автоматов.
– Ничего, – пробормотал Свэггер. – И это все?
– Вы спрашивали о картинах, – ответил старик. – Да, картины все. Но есть и другие предметы с изображениями. Так называемые народные ремесла, в социалистическом реализме для них не было места. Понимаете, простые крестьяне рисовали на чем угодно. На ткани, на керамике, на дереве. Кое-что у меня есть. Совсем немного.
– Если вам не трудно, нам бы хотелось посмотреть.
Старик принес старый кожаный чемодан, весьма потрепанный, скрепленный ремнями. Ему потребовалось какое-то время, чтобы отпереть замки, расстегнуть ремни и открыть чемодан. Он начал доставать предметы и класть их на стол. Это была коллекция грубых и убогих поделок, выполненных любителями. Свэггеру даже показалось, что от них веет духом американских индейцев, вроде картинки, изображающей битву у Литтл-Бигхорна [28] , но только с точки зрения сиу, по-детски наивной и в то же время изобилующей кровью.
Две пахнущие плесенью вышивки, на которых партизаны и немцы стреляли друг в друга. Фарфоровый горшок с горящим немецким танком. Героический триумвират трех штурмовиков Ил-2, летящих в плотном строю, на тарелке, рисунок неважный. И наконец, еще одна тарелка.
Свэггер долго смотрел на нее, стараясь отыскать смысл в запутанных линиях и сумбурной композиции, нарушающей все законы перспективы, и, наконец, ему удалось найти нужный ракурс. Он увидел, что на тарелке был изображен стрелок, припавший на колено среди деревьев, пригнувшийся, сосредоточенный, полностью отдавшийся своей нарисованной схематически винтовке, а где-то вдалеке, у какой-то сетки, стояли три фигуры, и над всем этим парили пушистые облака. Локи стреляет в Тора [29] в Вальгалле? Вильгельм Телль, сменивший лук на винтовку, убивает в Швейцарии австрийского наместника Гесслера? Что это могло быть?
– Кто-то в кого-то стреляет, – пробормотал Боб.
Он мысленно отметил, что все пропорции были нарушены, а художник совершенно не разбирался в строении человеческого тела, и если хорошенько присмотреться, ствол винтовки не совмещался с целью, которая, как Свэггер теперь разглядел, представляла собой пешеходный мостик.
Так, тут что-то знакомое. Где он это уже видел? Глубоко в подсознании Боб совмещал точки, проводил параллели, устанавливал связи.
– Это случайно не?.. – начал было спрашивать он, и тут его осенило. Сетка изображала подвесной мост, перекинутый через Прут у водопада, над которым поднимались облачка тумана, и все это там, где раньше была Яремча. Три фигуры – цели на мосту. Свэггер перевел взгляд обратно на снайпера, разглядел на голове светлое пятно и в то же мгновение сообразил, что это должны быть светлые волосы.