Его звали Александр Велш. Возраст 33 года. Рост 183 см. Яркий брюнет с пронзительным взглядом светло-карих глаз. Судя по фото и многочисленным описаниям репортеров, очень красив, я бы даже сказала, опасно притягателен. Просмотрев, нашла форум его чокнутых почитательниц, которые писали, что готовы выйти за него замуж хоть прямо сейчас или отдаться в любую минуту, потому что любят его без памяти и им плевать, что он сделал с «теми тупыми суками».
Меня всегда поражало наличие этих полоумных почитателей у подобных маньяков, подобных Велшу. Честно, не могу представить, что может заставить женщину, будь она хоть сто раз больной на голову, захотеть подобное чудовище, как он? Может, на самом деле в некоторых людях гораздо больше от животного, чем во мне или в том же Монтойе, если их привлекает существо противоположного пола, у которого руки в крови? Они что, ошибочно принимают ненормальную жестокость за проявление силы? Или их просто влечет к тем, кто полностью пренебрег всеми человеческими или природными законами и показал, что может убить просто ради собственного удовольствия?
Нет, этого ни я, ни моя животная половина понять не могли. Убить можно защищаясь. Добывая пищу, опять же только выживания ради. Но человеческие устремления убивать ради денег или каких-то материальных благ, во имя веры или просто ради ублажения чего-то низменного в себе я не смогу понять никогда, сколько бы умных трудов, научно объясняющих все это, ни прочла. В этом, наверное, я никогда не смогу стать достаточно человеком. О чем, впрочем, нисколько не жалею.
Видимо, я сильно задумалась, потому как появление Матиаса заметила, только когда посторонний запах достиг моего сознания, и надо мной зашуршал яркий пакет из находящейся неподалеку кондитерской.
— К вам легко подкрадываться, когда вы так увлечены работой, Юлали, — улыбнулся в своей неотразимой манере офицер Терч.
Я не стала говорить ему, чем для него могло быть чревато настоящее подкрадывание ко мне, и только, нахмурившись, ткнула пальцем в пакет.
— Я не разрешаю приносить в лабораторию еду! — не здороваясь, заметила я.
— Знаю. Поэтому и пришел пригласить вас попить кофе внизу в кафетерии и заодно узнать новости.
Ну что же, я и сама не против прерваться и немного вынырнуть из всех этих так давящих к земле размышлений.
— Похоже, вам не слишком легко дается участие в этом деле? — Матиас помог мне снять халат, немного встревоженно глядя в лицо.
— А вы в состоянии представить себе кого-то, кому подобное может даться легко?
— Вы даже не представляете, сколько людей относятся совершенно равнодушно к подобным вещам. Которых не волнует, когда рядом с ними происходит нечто ужасное, — нахмурился Матиас.
— Может, они просто слишком напуганы? — предположила я.
— Нет, Юлали. Страх я могу понять. Но безразличие — нет. Недавно мы расследовали дело — там муж несколько лет истязал жену, жестоко насиловал ее, угрожая жизнями детей. В какой-то момент она просто умерла, будучи не в состоянии вынести происходящего. Так вот, когда дошло до расследования, выяснилось, что как минимум четверо соседей знали о том, что творится. Но никто, ни один из них не пришел в полицию, — почти зло ответил Терч.
— Семейные отношения — это сложно. — Меня невольно передернуло от ассоциаций из собственной жизни. — Вам ли не знать, что зачастую сами жертвы в этих ситуациях не готовы ничего изменить. Сколько их ни спасай, они опять возвращаются к своим мучителям, оправдывая это либо безвыходностью, либо даже какой-то извращенной любовью.
Да моя мать всегда так поступала! Вытирая мои бессильные слезы, глотая собственные и обрабатывая мои синяки и ссадины, она шептала мне, что папа любит нас, просто ему так трудно, на нем столько ответственности… Как будто хоть что-то из этого могло оправдать такое скотское отношение к своей семье.
— Юлали! — окликнул меня Матиас. — Вы задумались?
— Да, — встрепенулась я. — Я сегодня смотрела в Сети сведения о вашем маньяке.
— Он не мой, — недовольно пробурчал полицейский.
— Простите. Просто я хотела спросить. Вы ведь понимаете, что останки, которые вы мне привезли, никак не могут быть его жертвами? Будь он хотя бы лет на десять старше…
— Естественно, понимаю, Юлали. Я же не идиот. Если с момента их смерти, как вы установили, прошло от 20 до 22 лет, то в то время Велшу едва исполнилось 10. Так что он никак не мог их убить.
— Но я не понимаю. Что тогда?
Терч оглянулся вокруг, словно убеждаясь, что нас никто не слушает. Не считая того, что несколько студенток за соседними столиками жадно лапали его взглядами, больше никто на нас особо не обращал внимания. Матиас наклонился ко мне поближе и стал тихо говорить:
— Понимаете, Юлали, я просто уверен, что Велш не просто так снял именно это поместье для своих делишек. И чую, что эти жертвы, уж не знаю как, но имеют к нему какое-то отношение. Вот только не спрашивайте, почему я так думаю, не смогу объяснить. Просто, понимаете, этот маньячила самовлюбленный с таким смаком и мельчайшими подробностями рассказывает о том, что делал с каждой из этих девушек, но стоит лишь задать вопрос об этих трех захоронениях, и он отказывается общаться со следствием. А при попытке надавить — приходит в такую дикую ярость, что его колят, чтобы унять, а потом он впадает в прострацию на несколько дней, не ест и не говорит.
— А он вообще вменяем?
— Мозгоправы, которые обследовали его в начале, сказали да.
— В начале? А что потом?
— А ничего, Юлали. Он отказывается с ними общаться. Или молчит, или откровенно издевается. Их уже десяток поменялось, и ни один не смог сдвинуться ни на миллиметр. А одна идиотка даже умудрилась влюбиться в него.
— Я видела в Интернете, что таких, как вы говорите, идиоток довольно много.
— Вот уж точно. Ему мешками письма приходят. Никогда не смогу этого понять. А вы, Юлали?
— Что я?
— Вы могли бы влюбиться в мужчину только из-за внешности и наплевать на все, что бы он ни совершил?
— Почему вы меня об этом спрашиваете? — напряглась я.
— Ну, вы ведь женщина.
Я несколько секунд смотрела на Терча.
— Знаете, я, наверное, не настолько женщина. Не думаю, что я вообще способна влюбиться. И давайте уже перестанем обсуждать мой психологический портрет. Вернемся к Велшу.
— Да, простите. Так вот, я, как старая, прожженная гончая, чую связь Велша и этих жертв. Но самое главное, что меня напрягает в этом деле, это — серия каких-то неточностей, мелких умолчаний, потерь доказательств, что тянется за ним. Вроде обычные случайности, но именно когда касается этого дела, они происходят слишком часто. Я не могу рассказать вам всего, но прямо-таки затылком чувствую, что за мной пристально следят, контролируя каждое движение.
— Правильно я понимаю, что именно эта слежка является еще одной причиной, почему я занимаюсь этими останками, а не ваши эксперты, но вы забыли о ней упомянуть вначале? Боитесь, что с уликами может что-нибудь случиться? Но вам не кажется, что и здесь не слишком надежное место? Институт — проходной двор на самом деле.