— Девятого, — ответил Гарри, ощущая огромное облегчение оттого, что дед переложил часть ответственности на себя.
— Сегодня вечером я позвоню твоему директору. Ты теперь стал главой семьи, мальчик. Это нелегкая ноша, особенно когда она ложится на плечи в столь раннем возрасте, но именно она может сыграть важнейшую роль в становлении тебя как личности. Смерть рано или поздно заберет нас всех, и твой отец посвятил тебе лучшие годы своей жизни. Тебе знакомо изречение иезуитов? Оно гласит: «Дайте мне ребенка младше семи лет, и я сделаю из него настоящего мужчину». Эти семь лет являются наиболее важными. Они составляют тот фундамент, на котором ты строишь свое будущее, а твой фундамент, мой мальчик, очень прочен. Тебе сейчас всего тринадцать, а ты уже молодой мужчина. И это может укрепить тебя еще больше. Ты понимаешь, о чем я говорю? — Гарри, казалось, не совсем понимал. Дедушка, засмеявшись, добавил: — Обязательно поймешь.
Он вынул толстый белый конверт из внутреннего кармана пиджака и передал его Селестрии.
— Это путеводитель по Италии для тебя и миссис Уэйнбридж. Вы едете в четверг. Рита проводит вас послезавтра утром и по пунктам уточнит ваш маршрут, а Фред отвезет вас в аэропорт. Все приготовления продуманы до мельчайших деталей. Не думаю, что твоей матери понравилось бы, если бы я положился на волю случая.
Селестрия сильно разволновалась.
— Спасибо, дедушка! — воскликнула она, испытывая трепет от того, что только она и ее дед знают истинную причину этого путешествия.
От внимания Ричарда не ускользнул тот факт, что Памела до сих пор практически не проронила ни слова. Она молча сидела на стульчике возле камина, поглаживая Пучи белоснежными пальцами и внимательно слушая все, о чем говорил отец. Ее лицо было напряжено от волнения.
— А сейчас оставьте нас с мамой наедине, пожалуйста, чтобы мы обсудили неинтересные вам детали, — сказал он, допивая содержимое бокала. Селестрия и Гарри вышли из комнаты.
— Слава богу, мы не будем бедными, — сказала Селестрия своему брату, когда они поднимались по лестнице. Гарри прищелкнул языком. Его оптимизм вернулся с волной, которую принес его дед.
— Вы с мамой иногда такие смешные, — ответил он. — Мы никогда и не собирались быть бедными.
Ричард Бэнкрофт хорошо знал свою дочь. Он знал ее слишком хорошо, несмотря на то что за последние двадцать лет они достаточно отдалились друг от друга.
— Что тебя гложет, моя девочка? — спросил он. — Твое красноречивое молчание мне о многом говорит. Я чем-то обидел тебя?
Щеки Памелы вспыхнули румянцем, и она выдавила из себя, опустив глаза:
— Я так ужасно себя чувствую. Я не попросила у тебя и ломаного гроша за эти двадцать лет!
— Возможно, ты когда-нибудь снова выйдешь замуж, Пам, но я по-прежнему останусь твоим отцом.
— Монти украл у меня все.
— Он знал, что я позабочусь о тебе.
— Он не подумал, какой позор навлечет на нас.
— Нет никакого позора, Пам. Все, кто любят тебя, сочувствуют.
— Поверь мне, есть много и тех, кто не сочувствует. — Она горько засмеялась.
— Если бы у него были просто неприятности, сомневаюсь, что он решился бы на такой отчаянный шаг. Должно быть, он был на самом краю пропасти, если пошел на самоубийство.
— Но это совершенно не похоже на него.
— У нас всех есть белые и черные стороны.
Она подняла глаза и пристально посмотрела на него. И вдруг вопрос, который таился где-то в глубине ее души более двадцати лет, прорвался наружу. Она никогда не решалась задать его, боясь ответа. Но теперь, когда ее мужа не было в живых, это не имело значения, хотя могло пролить свет на очень многие вещи.
— Ты ведь с самого начала знал, что у него скрывается за душой, правда?
Ричард медленно кивнул головой. Ему всегда удавалось заглянуть в самое сердце человека, это средоточие его намерений, амбиций и желаний. Монти, к сожалению, не был исключением из правил.
— Я никогда не любил его, — ответил он, тряся головой.
— Я так и думала, — сказала Памела, чувствуя, что стоящая между ними стена растворилась в свете откровенности. — Почему?
— Я никогда не доверял ему.
— В то время как все остальные ему доверяли. Почему же ты придерживался другого мнения?
— Потому что ты значила для меня больше, чем для кого-то еще. Ты ведь моя единственная дочь, Пам. Он был для тебя недостаточно хорош.
— А маме он нравился?
— Она не видела ничего, кроме его очарования и хороших внешних данных. А если вы с матерью вбили себе что-то в голову, ничто не могло вас остановить. И я отпустил тебя с ним — единственное, что я мог тогда сделать. Но я очень надеялся, что буду рядом, когда придется пожинать горькие плоды.
— Но ты просто не мог предвидеть, что все кончится так плачевно.
— Конечно же, нет. Даже сейчас я не могу с точностью сказать, почему я никогда не доверял ему. Может, потому что он казался слишком хорошим, чтобы мои предположения относительно него оказались верными. Понимаешь, не было никаких внешних недостатков! А ведь у каждого они есть, даже у меня, а я само совершенство. — Она рассмеялась. Слезы градом потекли по щекам Памелы и начали капать с подбородка на бледно-желтый кашемировый свитер.
— Ты действительно идеальный, пап. Мне грустно, что мы с тобой разошлись, как в море корабли, на долгие годы. Тебе, наверное, было так тяжело видеть меня рядом с Монти, когда ты чувствовал недостатки его характера.
— Ты ужасно упрямая, Пам, да и я такой же. Я не мог обвинить тебя в том, что ты вышла замуж за человека, которого выбрала, и я бы сделал то же самое, что бы там ни думал мой отец. Никто не может указывать мне, что делать. Я восхищаюсь этим качеством в тебе.
— Я не могу простить ему предательство, я ведь любила его.
— Но ты не одинока. Сядь-ка возле своего папы.
Памела прижалась к отцу и вдохнула давно позабытый аромат своего детства. Пахло домом, несмотря на то что дом был на другом конце света.
— Что мне теперь делать? — спросила она. — Гарри идет в школу, Селестрия отправляется в Италию. И я остаюсь совершенно одна.
— Ты очень нужна Селестрии и Гарри.
— А как насчет того, что нужно мне?
Он поцеловал ее прямо в макушку и посмеялся над ее эгоистичностью.
— Ты совсем не изменилась, Пам, ведь так? Ты по-прежнему молода и красива. Когда ты придешь в себя, ты, возможно, влюбишься снова.
— Не думаю, что мое сердце снова способно будет полюбить.
— О, я думаю, что в твоем сердце много потайных уголков, в которые ты никогда не заглядывала.
Памела внезапно села и пристально посмотрела на него.