— Маш, уже вечер… Может, перенесем визит на завтра? Мы весь день на ногах, я уже просто падаю, — сопротивлялась я. — Хочется поесть и вообще посидеть спокойно.
— Это мой последний шанс, Ирка! Завтра может быть поздно. Он же опять ночью заявится и точно доведет меня до инфаркта! Ты что, хочешь на мои похороны? А голодание, между прочим, полезно, — толкала меня в спину Манюня.
Мы без труда нашли дом — допотопная, ничем не примечательная внешне хрущевка смотрела на нас мутными окнами. Окружал ее запущенный, неубранный палисадник. На лавочках, как и в нашем дворе, восседали ряды бабулек.
— Ну, ладно, пошли скорее. Чем быстрее найдем колдунью, тем лучше, — кивнула я, и мы направились к подъезду.
Бабушки покосились на нас и зашептались. Они явно догадывались о цели нашего визита.
По темной лестнице, зеленые стены которой были украшены наскальной росписью народного характера, мы поднялись на четвертый этаж, где располагалось четыре квартиры.
— Смотри, тут что-то написано, — сказала Никитина, указывая на листок бумаги, прикрепленный к одной из дверей. — Кажется, нам сюда. В четверг прием с трех до семи вечера, а уже почти восемь! Неужели придется ждать до понедельника? — разочарованно протянула Маша.
— Пошли домой, ужинать пора, — отозвалась я.
И тут вдруг дверь открылась, на пороге появилась женщина лет сорока пяти с черными волосами, собранными в пучок, одетая в черное прямое платье. Она смерила нас огнем зеленых глаз и неожиданно приветливо сказала:
— Заходите.
Мы с Машей удивленно переглянулись и шагнули за порог. Узкая, довольно темная прихожая была оклеена какими-то серыми невзрачными обоями. Ничто здесь не говорило о том, что мы находимся в доме у колдуньи. А где же она сама?
— Ты Маша? — спросила женщина у меня.
— Нет.
— Я — Маша, — поспешно подала голос Никитина.
— В июне родилась? — спросила женщина, внимательно вглядываясь в лицо моей подруги.
— Да.
— Что ж, раз все так, как говорили мне карты, то проходите, — вздохнула женщина и открыла дверь в комнату. — Меня зовут Еремеей. Вы, наверное, знаете.
Не знаю, как Машка, а я только в этот момент сообразила, что она и есть та ведьма, знахарка, целительница, о которой нам сегодня говорили. Идя сюда, я представляла, что увижу старую женщину, обвешанную разными амулетами, талисманами, какими-нибудь необычными украшениями, а Еремея выглядела как самый обычный человек.
Мы вошли в комнату. В ней стоял полумрак, но было видно, что тут стоит множество шкафов, шкафчиков, тумбочек, каких-то ящиков. А на стенах прибиты полочки, и на них какие-то коробочки, баночки, флакончики, стопки небольших листочков. И еще на стенах пучками висели какие-то травы и самые обычные часы с кукушкой.
— Сюда, — Еремея открыла двери смежной комнаты, и мы прошли в маленькое помещение, посреди которого стоял круглый стол, покрытый бархатным темно-синим покрывалом до пола. На нем стояли пять зажженных свечей и лежали карты. Карты очень необычные — треугольной формы, с совершенно непонятными серебристыми знаками.
Колдунья указала нам на два мягких стула, ножки которых были в виде лап каких-то животных. Затем она быстро сгребла разложенные по кругу карты в одну кучу и засунула их в один из ящиков деревянного комода.
— Подождите минуточку, я сейчас, — сказала Еремея и вышла.
Мы с Машкой сидели на стульях как истуканы и тихонько, боясь вздохнуть, рассматривали все кругом.
Окно в комнате было занавешено плотной черной тканью так, что ни один луч света не проникал внутрь. На комоде стоял канделябр, а рядом с ним фигурка черепахи. Наверное, она была сделана из фарфора. Мне захотелось спросить у Машки, как она думает — зачем здесь эта черепашка, является ли она волшебной или стоит просто для красоты, но я побоялась нарушать тишину. Над комодом висели книжные полки, совсем как у меня дома. Только все книжки были тут очень толстые, старые, а на корочках некоторых поблескивало золотое и серебряное тиснение. По сторонам от комода стояли шкафы, один из них стеклянный, и в нем виднелись многочисленные баночки и коробочки. В них, наверное, находились магические порошки, одурманивающие зелья или что-то в этом духе…
Еремея вернулась, держа в руке еще один канделябр. Она поставила его на стол, села напротив нас и, взяв одну из пяти свечей, зажгла ее.
— Ну? — Колдунья посмотрела на нас с укором. — Раз ты Маша и родилась в июне, то я знаю, зачем вы пришли.
— А откуда вы знаете, что я — Маша? — робко спросила Никитина.
— Я давно увидела в кристалле, что покойник будет разбужен.
— А разве мы его разбудили? — удивилась я.
— Нельзя будить того, кого оплакали и отпели, — вздохнула Еремея и прикрыла зеленые глаза. — Решила карты разложить, а они говорят, что я к нему отношение имею. Более подробный расклад сделала, карты говорят, что придет ко мне девочка, которая разбудила покойника, и я ей помочь смогу, если та не опоздает. Решила узнать, что за девочка. Поворожила, имя выпало — Мария и что она в июне родилась. Потом я день узнала, когда прийти ко мне девочка должна. — Женщина вновь уставилась на нас. — Я вас весь день ожидала, потом смотрю, уже семь часов, часы приема закончились. Думала, все, опоздала девчонка, пропала, но тут ваши голоса услышала и скорее побежала дверь открывать, пока вы не ушли.
Голос у Еремеи был недовольный. Было ясно, что она рассержена, но сдерживает себя.
— Да мы не хотели его будить! Просто Маше нужно было мальчика приворожить… — попыталась оправдаться я. Но Мария наступила мне на ногу, и я замолчала.
— Что вы делали? Узелки вязали, землю брали, кровь принесли? — спросила колдунья.
— Землю с могилы взяла. С двух могил — какой-то Марии и Максима Трофимова. Заговаривала ее, — ответила Никитина.
— Хуже, чем узелки, но лучше, чем кровь, — прокомментировала услышанное ведьма. — Знаки недобрые были?
Мы с подругой переглянулись.
— Какие знаки? — спросила Маша.
— Ну, что-нибудь нехорошее было? Случилось что-нибудь, когда шла приворот делать?
— Да нет вроде. А хотя… Когда мы могилу искали, крест упал. Прямо перед Машей, — вспомнила я.
— Что на нем написано было? — с тревогой спросила Еремея.
— Он очень старый был, только имя «Мария» рассмотрела, — сказала я.
Колдунья покачала головой.
— Еще что? — спросила она.
— На могилу я грохнулась. Это тоже плохой знак? — бледнея, спросила Никитина.
— Сидите тихо, — сказала вместо ответа женщина.
Она вынула из деревянного шкафа хрустальный шар, поставила его на середину стола и хлопнула в ладоши. Все свечи разом погасли. Нас окружил мрак, единственным источником света был только мерцающий шар. Еремея, что-то шепча, поводила над ним руками, и от шара начало исходить голубоватое свечение. Я смотрела на этот свет и внезапно почувствовала, что безумно хочу спать. Веки мои тяжелели и тяжелели, и я закрыла глаза.