Рина, ожидавшая чего-то совсем другого, вертела головой, пытаясь понять, где она.
– Не разувайся! Не разувайся! Проходи прямо в обуви! – издали закричал кто-то, кого Рина пока не видела.
Рина осторожно двинулась на голос. К коридорчику примыкала узкая темная комната, в которой по правую руку угадывался стеклянный шкаф. Рина прошла сквозь нее. При каждом шаге паркет под ногами потрескивал, а в стеклянном шкафу позванивали блюдца. За темной комнаткой оказалась еще одна и еще… И в каждой комнате обязательно таился шкаф, обязательно потрескивал паркет и обязательно вздрагивали блюдца.
Вскоре Рина уже почти бежала. Почему-то эта анфилада ужасно пугала ее, хотя она примерно понимала уже, что это одна и та же комната. Ей даже пришло на ум, что она замурована здесь и теперь так будет всегда. Дурная бесконечность повторяющихся ситуаций. Блюдца, блюдца, комнаты, комнаты. И ШКАФ.
Под конец Рина уже бежала так быстро, что, вырвавшись из очередной зеркальной тьмы со шкафом, оказалась прямо посреди огромного, раздвинутого до безграничности зала. Яркий свет ослепил ее. Она остановилась, невольно прикрыв глаза сгибом руки. Вокруг гудели голоса. Голосов было много, очень много.
Рина отняла руку. Увидела нарядных дам, мрачных берсерков, пухлых дельцов, бойких молодых людей, девушек. Все кипело. Все двигалось. Жило. Официанты в черных фраках скользили по паркету с подносами. Рина поняла, что попала на общий сбор всех трех фортов.
Когда разогнавшаяся в повторяющихся комнатах Рина так неосторожно ворвалась в зал, множество лиц повернулось к ней. Даже живая музыка на балконе и та дрогнула и провалилась куда-то, потому что маэстро, спиной почуяв тишину, на миг забыл дирижировать и опустил смычок.
Издали к Рине, всплескивая ручками, уже устремлялся Дионисий Тигранович, который и кричал насчет тапочек. За ним, как два черных крыла, неслись Младочка и Владочка. Все трое были сплошная укоризна. Рине стало окончательно ясно, что сбор всех фортов происходил в его квартирке.
– Котик тебя так ждал! Так ждал! Ты где была? – закудахтал Белдо.
– Там комнаты! – испуганно оглядываясь, пожаловалась Рина.
– Ах да! Младочка, коза такая, напутала с пятым измерением! Я попросил ее сделать попросторнее, а она взяла да и размножила гостевую комнатку! Ну не глупо ли? Там даже лампочка перегорела! Раньше одну надо было менять, а теперь десять! Какой расход! Какой расход! – пискнул Белдо и тут же, не переставая ворчать на Младочку, обнял Рину своими мягкими ручками.
Рина хотела вырваться, да куда там! Поверх Дионисия Тиграновича ее уже обняла Млада, а поверх Млады – Влада, которой пришлось обнимать уже сразу троих. Так они и стояли точно огромный бутерброд. И Рина понимала, что, если сейчас резко рванется, они вчетвером просто грохнутся на пол.
– Каждый человек, чтобы не одичать, должен получать в день восемь обнимашек! Мы даже на календарике их отмечаем точечками! – проворковал Дионисий Тигранович.
– Мы обволакиваем тебя любовью! Тебя и Владочку! – добавила Млада, незаметно впечатывая острый каблучок в ногу Влады, которая только что из изощренной мести огрызла ей сережку.
Наконец Рине удалось выскользнуть. Встопорщенная как воробей, она ощущала себя настолько «обволокнутой» любовью, что ей хотелось схватить из коридора секиру и покрошить тут всех в капусту.
– А вот и мой котик! Посмотри, какая прелесть! Ну разве он не чудо? Разве его не хочется затискать до смерти? – умилился Белдо, хватая Рину за руку и подтаскивая к атласной подушке.
На подушке лежал виновник торжества – до безобразия жирный белый кот – и равнодушно отворачивался от деликатесного кусочка рыбки, который протягивала ему Млада. Это был знаменитый Клавдий Мурз – вечный кот Белдо, которому, по утверждению Дионисия Тиграновича, было уже сорок лет. На самом деле это был уже пятый или шестой кот с таким же именем. Когда Клавдий Мурз становился старым, его незаметно утилизировали и заменяли молодым, потому что откровенно дряхлых котов Белдо не любил. А старичок делал вид, что не замечает легких изменений в расцветке и характере, потому что ему было так удобно.
– За шкирку его – и на балкон! И не кормить недели две, – брякнула Рина.
– Правильно! – внезапно обрадовался Белдо. – За шкирку! И не кормить! Я то же самое всегда говорю! Это все Младочка! Она вечно мне все поперек делает!
Младочка пару раз удивленно моргнула длинными ресницами, но спорить не стала. Белдо держал Рину за руку вроде бы ненавязчиво, но цепко. Одновременно он скользил взглядом по залу, озабоченно кого-то высматривая.
«Гая?» – подумала Рина, в свою очередь пытаясь найти глазами Долбушина, которого она даже мысленно не называла пока отцом.
Здесь были все. Первые и даже не первые люди трех фортов. Была девушка в кожаных, до локтя, перчатках. Не просто в перчатках, а в перчатках, которые еще закрывались на молнии. Рина догадалась, что это та самая Рая Великанова, студентка зоотехникума, от прикосновения которой все становится шоколадным. Не далее как неделю назад она превратила в шоколад эскалатор станции метро «Выхино», по забывчивости послушавшись голоса дежурной и взявшись за поручень.
Была тут и девушка-художница с узким, невероятно красивым носом и загнутыми вверх бровями. Когда ей что-то было нужно, она касалась пальчиком каменных плеч берсерков и говорила:
– Юноши, дайте мне охристый пакет! Только ни в коем случае не желтый!
И берсерки, снося все на своем пути, кидались за пакетом. И лишь добежав до стены, внезапно останавливались и тупо спрашивали: «А охристый – это че ваще такое?»
Заметив, что Рина с удивлением посматривает на эту девушку, Белдо поймал ее за локоток и шепнул на ушко:
– Да-да-да! Это Катя Грекова!.. Ей повинуются все мужчины, даже если этого не хотят! Правда, для этого она должна коснуться их ногтем указательного пальца.
Догадавшись, что речь идет о ней, Катя Грекова приблизилась к Белдо и кокетливо царапнула грудь Дионисия Тиграновича ноготком.
– Юноша, принесите мне минеральной водички! С газом, но без газа! – велела она.
К ее крайнему изумлению, Дионисий Тигранович остался на месте и никуда не побежал. Лицо у Кати оскорбленно вытянулось, а кончик носа побелел. Видимо, это был первый случай, когда ее ослушались.
– Мужчины, Катенька! Мужчины!.. Следите за губами! – противненьким голоском сказал Белдо и цепкой своей ручкой протащил Рину дальше.
У фонтана, от пенной струи которого подозрительно пахло баварским пивом, Рина обнаружила Кешу и Пашу Тиллей, которые, увидев ее, с явным ехидством привстали и произнесли «Здрасьте!».
Кеша и Паша были тут не одни, а со своим родителем. Грозный глава форта берсерков казался сейчас пухленьким и добреньким, как бритый Санта-Клаус. Сидя рядом с Кешей и Пашей на куцем стульчике, Тилль любовался своими сыновьями. Он весь был буквально растворен в них. Они жевали и глотали, и он невольно глотал вместе с ними, точно пытался разделить их удовольствие от пищи. Когда Кеша или Паша говорили (по правде сказать, оба были не ораторы), то и Тилль невольно шевелил губами, точно помогая им выговаривать слова.