– Эй! – крикнула она Ганичу. – Просыпаемся!
В пчелах открылись два глаза. Потом рот:
– Чего тебе?
– Почему пчелы тебя не кусают?
– Они не любят лишних движений и дыхания, – укоризненно сказал Влад. – А ты заставляешь меня на них дышать… Вот, одна уже в нос поползла.
Наста не стала извиняться:
– Ты можешь положить эту закладку к фонтану? Нужно, чтобы вплотную. Меня уже отсюда не пускает.
Ганич посмотрел на закладку, точно оценивая ее.
– Сколько дашь? – спросил он.
– Повтори еще раз. Я не расслышала. И, если можешь, подойди поближе! – попросила Наста.
Влад подходить дальновидно не стал и после краткого торга согласился на бесплатный вариант.
– Умница! А теперь давай, зайка, шевели лапками!
«Зайка» фыркнул и принялся бойко шевелить лапками:
– Я могу приблизиться к фонтану примерно дотуда… Если не дотянусь – палкой подвину… Может, хоть рублей пятьсот подкинешь?
– Запросто. Но пинками. Один мой пинок стоит десять рублей, но тебе будет пять. Со скидкой.
Влад усмехнулся и потянулся к закладке.
– Руками нельзя!
Двигаясь осторожно, чтобы не тревожить пчел, Влад достал аккуратно свернутые перчатки. Все сложено пальчик к пальчику, скатано и тщательно перехвачено резинкой. И это при том, что новыми перчатки не выглядели.
– Запасливый! – оценила Наста.
– А то! – Влад убрал резинку в карман и, чтобы она случайно не выскочила, закрыл его на молнию.
– Она же копейку стоит!
– Согласен, копейку, но, понимаешь, сложность в том, что они продаются только упаковками. А упаковка…
Наста закивала, спеша поскорее со всем согласиться, только чтобы Влад перестал разглагольствовать и ускорился. Ганич все же довел свою мысль (а это была правильная, бережливая, во всех отношениях экономическая мысль) до развязки и лишь после этого, натянув перчатки, занялся закладкой.
– Вот оно – мух-то глотать! Не глотала бы мух, не погибла бы! – сказал он, разглядывая лягушку.
– А она не погибла, – заметила Наста. – Живые закладки не гибнут!
– Ну да, – согласился Влад. – Еще миллион лет – и она вылезет из глины. Потом еще миллион – и доест муху. Но муха тоже живая закладка, и доесть ее нельзя. В общем, миллиончика через три мы столкнемся с созревшим парадоксом…
Держа закладку, он попытался продвинуться вперед. У него это получилось, но с усилием, точно он шел навстречу сильному ветру. При этом ветер был неощутимым, не тревожившим ни одной из пышно цветущих хризантем. Преодолевая сопротивление, Влад наклонился и бросил закладку. Бросил несильно, так, чтобы она только коснулась фонтана и остановилась. Однако у земли тяжелый камень взмыл, подхваченный незримой силой, и, коснувшись фонтана, втянулся в него. Камень пошел мгновенной рябью и затвердел. Дрожь камня прекратилась. Без видимого усилия он приподнялся и лег на прежнее место в центре клумбы. И вновь по выточенным бороздкам побежала вода. Лишь смятые хризантемы и длинная борозда свидетельствовали, что фонтан действительно сдвигался.
– Все? – недоверчиво спросил Влад.
– Все, – ответила Наста. – Но ведь меня просили положить ее РЯДОМ!
– Я пытался. Ты сама видела. Но ведь обратно не достанешь?
– Это вряд ли.
Они помолчали, глядя на главную закладку.
– Ну что? – сказал Влад. – Нам велели – мы сделали. Что еще? Я не знаю.
Пчелы разом поднялись с него и рассыпались по цветам Лабиринта. Только одна пчела осталась – должно быть, его собственная. Немного посидев для закрепления прав собственности, она покрутилась на месте и тоже отправилась на цветы.
– Интересно, почему фонтан тебя пускает? И пчелы любят? – спросила Наста.
– Не знаю, – провожая пчел взглядом, рассеянно отозвался Ганич. – Наверное, потому, что я гад.
– А ты гад? – переспросила Наста.
– Почему я гад?
– Ну ты же сам сказал.
– Я сказал? – удивился Ганич. – Ничего я не говорил.
Вспомнив, что Меркурий просил выяснить, кто еще ушел в нырок, Наста поспешила в пегасню. Обратный путь она проделала уже без Алисы, поскольку, стараясь не сбиться, не пропустила ни одного из известных ей ориентиров.
Оказалось, пока она блуждала, Меркурий добрался до пегасни сам, и это обнулило поручение. Когда Наста подходила, одновременно с ней к пегасне подбежал и Ул. Еще ничего не зная, на ходу он что-то жевал и был вполне жизнерадостен. Тем сильнее оказался удар.
– Ул! Яры нет! И Дельты нет, – выглянув из ворот, крикнула Рина.
Ул перестал жевать.
– Что? Дельты? Почему Дельты? – спросил он.
Это известие в первую секунду ошеломило Ула, пожалуй, даже сильнее, чем исчезновение Яры. Когда шныр уровня Яры ныряет на «табуретке» Дельте – это уже говорит о многом. Об отчаянии. Или о непродуманности нырка.
– Дельта. Уже. Здесь, – глухо произнес кто-то рядом.
Меркурий сидел на бревне и морщился, ощупывая ушибленную ногу.
– Вот и хорошо, чудо былиин! А то я уже начинал помалешку психовать! – сказал Ул.
Меркурий молчал, старательно не глядя на него. Ул что-то ощутил и вдруг, шатнувшись вперед, стремительно покатился к деннику, прыгая как отрикошетившее от земли ядро. Попавшегося ему на пути Афанасия он снес, даже не заметив.
Дельта, выше брюха покрытая грязью, меланхолично жевала овес, пышным хвостом отмахиваясь от мух. Грязь уже подсыхала. Кое-где была черной, но местами серела. Рядом с Дельтой вертелись жеребята. Дельта всегда была всеобщей мамашей.
– А Яра? – жалобно спросил Ул.
Старая кобыла подняла морду, покосилась на него и вновь принялась за овес.
– Дельта. Вернулась. Одна! – сказал Меркурий, появляясь в воротах пегасни. – Эта «табуретка» откуда угодно. Дорогу. Найдет.
– А Яра? – повторил Ул.
Меркурий молчал.
– Она что, сбросила ее?
– Скорее. Всего. Вон и крылья. В грязи. Они где-то. Завязли. Думаю, Яра поняла. Что лошадь залипнет. И спрыгнула… Но не думаю. Что в болоте. Я видел ее. На двушке.
– И давно она уже в нырке?
– Часа четыре, – сказал Меркурий. – Погоди. Принеси карту. Я покажу тебе место. Где я ее видел. Но она может оказаться. Далеко оттуда.
Ул метнулся к деннику Азы. С полдороги вернулся. Кинулся в амуничник за седлом. В амуничнике уже кто-то был. Ул нетерпеливо схватил его за плечо, требуя посторониться. Человек, стоявший к нему спиной, сбросил его руку. Ул узнал Родиона.