Натянув на лицо черную шелковую шапку с прорезями для глаз (крайне важно работать с комфортом, а привычная Элизабет маска прилегала словно вторая кожа), она уже хотела распахнуть дверцу и выйти из машины, но вдруг насторожилась.
Окно хозяйской спальни открылось, послышался тихий шорох разворачиваемой веревки. Через секунду в окне показалась маленькая, одетая в черное фигура и спустилась по веревке с бесшумной грацией паука, скользящего по собственной паутине. Наблюдать это было так же увлекательно, как балет. Неизвестный замер на маленькой плоской крыше, футах в двенадцати от земли. Там он задержался, похоже оценивая расстояние, мягко, как кошка, прыгнул на ограду футах в тридцати от того места, где стояла Элизабет.
Элизабет обуял запоздалый гнев. Бегство взломщика казалось виртуозным представлением, и на секунду она почувствовала искреннее восхищение. Но теперь на нее нахлынули другие эмоции.
«Не могу поверить! Я приложила столько усилий, а кто-то меня обогнал! Этот ублюдок украл мое ожерелье!»
В этот момент человек на стене повернулся и уставился прямо на машину Элизабет. Сунув руку в рюкзак, он издевательски помахал нитью рубинов в сторону Элизабет.
– Ну уж это вообще!..
Элизабет включила фары. Даже с этого расстояния она видела красивый блеск камней, словно дразнивших ее. И тут одетый в черное человек стянул с головы шапку. По плечам рассыпался водопад каштановых волос. Женщина! Ей улыбалась та, кого она уже не думала встретить еще раз. Ей показалось, что она увидела, как торжествующе сверкнули зеленые глаза.
Сев в машину, Трейси послала сопернице воздушный поцелуй и умчалась в ночь.
Элизабет Кеннеди просидела в машине пять минут, прежде чем наконец позвонила.
– Ты раздобыла его? – Голос партнера был холодным, резким, требовательным. За эти годы Элизабет успела его возненавидеть.
– Нет, – ответила она в тон. – Я опоздала.
– То есть как это «опоздала»? До возвращения хозяев еще несколько часов.
– К тому времени, как я добралась до места, кое-кто успел украсть ожерелье. Я видела, как он уходил.
На другом конце линии долго молчали.
– Ни за что не угадаешь, кто это был, – продолжала Элизабет.
Снова молчание. Партнер Элизабет терпеть не мог игру в угадайки. Да и вообще в любые игры.
– Трейси Уитни.
Когда партнер заговорил снова, Элизабет могла поклясться, что различила в его голосе следы эмоций:
– Это невозможно. Трейси Уитни больше не работает. Она почти наверняка мертва. Никто не видел ее вот уже…
– …почти десять лет. Я знаю. Я там была, помнишь? Но говорю тебе, это была Трейси Уитни. Я сразу ее узнала. И совершенно уверена, что она узнала меня.
В отеле Трейси заплатила няне и дала щедрые чаевые.
– О, это так мило с вашей стороны. Как кино?
– Волнующе. Мне очень понравилось.
После того как няня ушла, Трейси прокралась в комнату Николаса и долго смотрела на спящего сына. Сегодня она ужасно рисковала, позволив Ребекке – Трейси всегда будет думать о ней как о Ребекке – увидеть ее лицо. Но дело того стоило.
«Я хотела, чтобы она знала, кто ее перехитрил».
Завтра Трейси отнесет рубиновое ожерелье к скупщику и покинет Лос-Анджелес, став богаче на сумму с шестью нулями. Но не деньги заставляли адреналин бушевать в ее крови, а эндорфины – плясать в мозгу. И дело было даже не в возможности перехитрить свою Немезиду, точнее, не только в ней. Это была радость пианиста-виртуоза, обретшего свой инструмент после многолетней ссылки. Восторг опытного хирурга, вернувшего себе умение владеть руками после аварии. Это похоже на возвращение к жизни, когда ты даже не понимал, что мертв.
«Трейси Шмидт – вот кто я теперь, – твердо сказала себе она. – Сегодняшнее дело – одноразовое. И только».
Она повторила это столько раз и с такой убежденностью, что к тому времени, как заснула, почти поверила себе.
А тем временем партнер Элизабет Кеннеди повесил трубку и, весь дрожа, сел на кровати.
Трейси Уитни жива?!
Возможно ли это после стольких лет?
Элизабет казалась совершенно уверенной. Несмотря на всю свою небрежность, она вряд ли способна ошибиться в чем-то настолько важном. Кроме того, логика подсказывала, что выводы Элизабет верны. В отличие от неверных человеческих эмоций, на логику можно положиться, она никогда не бывает не права. Только Трейси могла с такой дерзостью украсть ожерелье. Трейси, которая каким-то образом их перехитрила. Не тупые Брукстайны. Трейси Уитни – виртуоз. Блестящий ум. Конечно, он научил Элизабет всему, что знал сам, там, где дело касалось идеального ограбления. Он бы и не занялся этим бизнесом, если бы не Трейси. Какой беспощадной иногда может быть ирония жизни!
Теперь было плевать на ожерелье. Ожерелье не играло роли. И ничто больше не играло роли, за исключением одного, простого, невероятного, пьянящего факта – Трейси Уитни вернулась.
Сандра Уитмор стояла на углу Вестерн и Флоренс в Голливуде, задрав юбку и безнадежно глядя на поток машин.
Дела сегодня шли неважно, что было и хорошо, и плохо. В основном плохо. Но она, по крайней мере, не была готова на все за дозу. Не то что Моник.
Сандре было не по себе из-за Моник. Это крэк выгнал обеих на улицу. Их и всех других девочек, которые стояли в каждом квартале. Но хотя Сандра завязала с наркотиками вот уже как шестнадцать недель, Моник все глубже погружалась в это болото. Сандра смотрела на запавшие глаза и выпирающие кости подруги со смесью жалости и стыда. Стыда за свое прошлое. За то, через что ей пришлось протащить своего сына Тайлера.
«Но теперь уже недолго».
Сегодня вечером Сандра работала, чтобы заплатить последние долги драг-дилерам. Скоро она уйдет с улицы. Навсегда. На душе было паршиво из-за Моник и остальных, но она знала, что никогда не оглянется.
Обшарпанный «Мицубиси Шотган» сбросил скорость.
– Можно я возьму этого? – Моник вскочила, как малыш, которому срочно понадобилось пописать, и нервно провела языком по деснам. Ее челюсть была выдвинута вперед, так что зубы казались ощеренными, как у собаки. Глаза переполняло отчаяние.
– Я знаю, очередь твоя…
– Конечно. Без проблем.
Сандра наблюдала, как подруга садится в машину. Водителем был тяжеловесный, грубый на вид мужчина. Похоже, злобный тип. Сандра заметила, что он не помог Моник, когда та силилась закрыть дверцу машины. Ее руки были такими тоненькими, что приходилось долго мучиться. Этому парню было легче всего на свете самому захлопнуть дверцу. Но он просто сидел неподвижно, словно Моник была невидима. Словно она была ничем.
Сандра вздрогнула от страха, наблюдая, как отъезжает машина.