Он, конечно, поддался эмоциям. Слишком рискованно ведет себя сейчас, а ведь был так осторожен во всем. Выжидал целых четыре месяца, чтобы не проявить излишнее любопытство и не навлечь на себя подозрения.
Света в ней нет. И она совсем не такая, как другие его девочки. И все-таки она отличается от остальных – жалких тупиц, вялых, скучных и совершенно одинаковых. Ему определенно нравится ее наивная диковатость и ощущение того, что сейчас он все делает по-своему.
Харпер быстро отметает розовое и желтое, трогает пальцами лепесток лилии, изогнутый страстно, до неприличия. От его прикосновения золотой порошок осыпается с тычинки на черно-белую плитку пола.
– Вы хотите выразить соболезнование?
– Нет, это приглашение.
Харпер легонько сжимает головку цветка и вдруг чувствует укус. Рука дергается, цветок сминается, и несколько длинных узких лепестков отрываются от основания. Палец жжет, жало с ядом обмякло и опорожнилось. Из лепестков на пол вылезает пчела – с порванными крыльями и сломанными лапками.
Флорист наступает на нее ногой:
– Проклятая букашка! Простите, сэр. Должно быть, пчела залетела с улицы. Принести лед?
– Нет, только цветы. – Харпер стряхивает жало с руки. Боль жуткая, но от нее странным образом проясняется в голове.
Подписывает карточку: «Медсестре Этте (не может вспомнить ее фамилию) – зал Елизаветы, „Конгресс-отель“, 8 часов вечера. С наилучшими пожеланиями, Ваш поклонник».
Выходит из магазина, рука еще подергивается от укуса. Останавливается у витрины ювелира, видит серебряный браслет с подвесочками, заходит купить: в награду за свидание, если придет. Убеждает себя, что сходство с браслетом, который висит на стене в Комнате, случайное.
Когда он заходит в зал, она уже сидит за столиком и оглядывается по сторонам, руки на коленях крепко сжимают сумочку. Бежевое платье выгодно подчеркивает фигуру, но слегка тесновато в плечах, из чего он делает вывод, что, скорее всего, наряд одолжила у подруги. Каштановые волосы подстрижены и уложены волнами. Похоже, она рада его видеть. Оркестр рассаживается по местам, пианист наигрывает легкую простую мелодию.
– Я так и знала, что это ты, – произносит она с ироничной улыбкой.
– Знала?
– Да.
– Я подумал, вдруг у меня есть шанс. – И не может удержаться от вопроса: – Как поживает твой друг-джентльмен?
– Доктор? Он исчез. Ты не знал? – В ее глазах отражается желтый свет люстр.
– Чего, по-твоему, я стал бы так долго ждать?
– Говорят, у него подруга забеременела, и они вместе дали деру. А может, поплатился за страсть к азартным играм.
– Бывает…
– Подлец! Уж лучше бы он умер.
Официант приносит лимонад. Не простой, естественно, Харпер заплатил как надо. Вот только слишком крепкий. Его чуть не вырвало прямо на стол.
– У меня есть для тебя кое-что. – Он вытаскивает из кармана бархатную коробочку и ставит перед ней.
– Мне, похоже, повезло, – однако она не двигается с места.
– Открой.
– Хорошо. – Она берет коробочку, вытаскивает браслет и поднимает к свету, чтобы получше рассмотреть. – И по какому поводу?
– Ты мне интересна.
– Я тебе интересна, потому что ты не мог заполучить меня раньше.
– Может, и так. А может, я убил этого доктора.
– Правда? – Она прикладывает браслет к запястью и протягивает ему, чтобы он застегнул.
На ее вытянутой изогнутой руке красиво выделяются сухожилия на фоне изысканного узора вен. В ее присутствии он теряет уверенность. Его обаяние не действует на нее так, как обычно на других женщин. Она лучше знает, как вести себя с ним.
– Спасибо. Хочешь танцевать?
– Нет.
Столики вокруг них быстро заполняются людьми. Женщины одеты лучше, по-вечернему: в блестящие обтягивающие платья. Мужчины в хороших костюмах, нагловато-самоуверенные. Не самое лучшее место…
– Тогда пойдем к тебе домой.
Он понимает, что это проверка. Для нее, как и для него.
– Ты уверена? – Укус пчелы на руке учащенно пульсирует.
Они идут кружным путем, по безлюдным улицам, Харпер не обращает внимания на жалобы, что она устала идти на каблуках. В конце концов Этта снимает туфли и чулки, идет босиком. Последний квартал он ведет ее «вслепую», закрыв глаза своей рукой. Какой-то старик неодобрительно смотрит им вслед, и Харпер целует Этту в лоб с видом «мы так развлекаемся». В какой-то степени так и есть.
Он по-прежнему закрывает ей глаза рукой, пока вставляет ключ в замок и помогает нагнуться под доски над дверью.
– Что это такое? – хихикает она, и по учащенному дыханию он понимает, как Этта возбуждена.
– Сейчас увидишь.
Он запирает дверь прежде, чем дает ей возможность осмотреться; проводит в гостиную, побыстрее мимо пятна на потертом и неровном полу в коридоре.
– Здесь так интересно, – с любопытством осматривается она. Замечает графин с виски, который он держит наполненным, предлагает: – Выпьем?
– Нет, – он жадно хватает ее за грудь.
– Лучше в спальне, – шепчет она, но он увлекает ее на диван.
– Здесь. – Он толкает ее на диван лицом вниз и пытается задрать платье.
– Там молния, – Этта тянется к металлическому язычку. Извиваясь, поднимает платье до талии. Он чувствует, что возбуждение уходит. Заводит ей руки за спину.
– Замри, – бросает он сквозь зубы.
Харпер закрывает глаза и вызывает в памяти образы девушек. Как они открываются под ним. Как вываливаются их внутренности. Как они кричат и сопротивляются.
Кончает он слишком быстро. Со стоном скатывается с нее, брюки спущены до пят. Ему хочется ударить ее. Это она виновата, сука!
Но Этта поворачивается и целует его, залезая в рот своим пронырливым быстрым языком.
– Мне было хорошо.
Она опускается перед ним на колени, и на этот раз он получает большее удовлетворение, хотя по-настоящему хорошо и долго у него не стоит.
– Хочешь, я тебе кое-что покажу? – Он машинально почесывает яйца в том месте, где остался след от помады.
Сидя на полу у его ног, Этта поправляет сползающее с плеч платье, закуривает сигарету. Ухмыляется:
– Да вроде видывали уже.
Харпер резко выпрямляется:
– Одевайся.
– Хорошо. – Подвесочки браслета на запястье легким звоном сопровождают движения ее руки, когда она подносит сигарету к губам. Дым окутывает ее красиво очерченные губы.
– Это секрет. – Он вдруг чувствует непреодолимую потребность рассказать ей. Это нарушение правил, но ему нужно поделиться своей огромной и ужасной тайной с кем-нибудь. Хранить ее – все равно, что обладать самым большим богатством в мире и не иметь возможности его тратить.