И он касался, чувствовал движения, они были легки и невесомы. Лицо ее желанно, взгляд − тепло. Посеребренные ресницы − под ними таинство любви, зеленая химера манящих дивных глаз…
Ее объятия таили в себе любовь невысказанную, нежную. Каждый жест ее был воплощением подлинной чувственности. Каждое движение − порыв. Она уже не пыталась скрыть то удовольствие, что получала от одного лишь его прикосновения. Она растворилась в нем. А он в ней.
Казалось, их любовь длилась целую вечность. Но вечность, как и любая иллюзия, была обманом.
Когда первые лучи солнца стали пробиваться сквозь шапку далекого леса, девушка произнесла:
− Меня зовут, мне пора.
− Я не верю в то, что Вердан Калот всемогущ. Его можно остановить. С твоею помощью, Мелисса…
Девушка затаила дыхание. Роберт поймал ее взгляд, устремленный в открытое окно. И прислушался. Но среди пения птиц и шума ветра не различил таинственного зова. Его мог слышать только вампир.
− Скажи, когда я смогу увидеть тебя снова?
− Скоро… − ее руки ускользали из его объятий, шелк легкого платья таял между пальцев.
− Следующей ночью… Ты придешь следующей ночью? − он придержал ее за руку. − Мелисса, я… я хочу, чтобы ты знала: мне не хватает тебя. Останься со мной, − со слабой надеждой сказал он. − Прошу тебя…
− Я должна быть там… это уже не мой мир…
− Но в этом мире есть я.
Их взгляды встретились.
− Ты не укусила меня. Я знаю, ты могла… Но почему-то не сделала это.
− Я обещала тебе имена.
Роберт встрепенулся от шелеста неведомых крыльев, поднял голову вверх, откуда доносился таинственный звук, и увидел летучую мышь. Секунда промедления, и мерзкая тварь уже готова была вцепиться ему в лицо, шипя и расправляя серые крылья. Но девушка преградила ей путь, выставив вперед руку.
− Закрой окно!
Он хлопнул створкой. Но это не стало препятствием для существа из ночного мира.
В следующий миг летучая мышь врезалась в стекло и, разбив его, вылетела на улицу. На острых, словно иголки, осколках остались капли крови.
Роберт почувствовал, как Мелисса вздрогнула, когда ее взгляд коснулся этих капель. Зеленые глаза заволокло туманом, на высохших губах застыло имя. Он притянул ее к себе и обнял, прижавшись всем телом.
Солнце поднималось над древним городом, постепенно освещая окрестные леса и седые верхушки скалистого хребта. Его лучи скользили по перекрестным улицам и крышам домов. С его приходом оживали птицы, их пение будило Ариголу.
Так стремительно и неизбежно новый день вступал в свои права. И на заре этого дня она назвала ему имена.
Клинок Алфера
Ричи проснулся от того, что кто-то сильно стучал в дверь. Он протер глаза и, еле волоча ноги, пошел открывать.
− Кто там? − спросил он, привалившись ухом к косяку.
− Ричи, открой! Это я, детектив Блатт.
− Что случилось, детектив? − парень узнал знакомый голос и повернул ключ в замке.
Роберт ввалился в прихожую, на ходу обрушив вешалку с одеждой.
− Что случилось? − повторил Ричи, в недоумении разводя руками, и наклонился, чтобы собрать вещи.
− Одевайся, Ричи.
В доме паренька пахло так же, как и от него самого в ту памятную встречу в трактире «Пристрастия Венеры». Роберт открыл окно, впуская свежий воздух.
− Если детектив не хочет отвечать, Тихоня Ричи снова пойдет спать, − промямлил парень и направился в спальню.
Роберт остановил его на полпути:
− Ричи, мать твою, ты жить хочешь?
Тот захлопал ресницами, уставившись на непрошеного гостя.
− Тогда, может, вы объясните мне, что происходит?
− Дида? − шепотом позвал он и прислушался.
Гнетущая тишина казалась обманчивой. Полминуты назад он слышал шорохи, которые не давали уснуть, теперь же темнота наполнила воздух присутствием мучительного ожидания. Что-то было в ней. То, что не давало спокойно закрыть глаза и погрузиться в сон.
Он припоминал, как ночью кошка отчаянно мяукала и не находила себе места. Он поймал ее в углу и попытался успокоить. Она дрожала всем телом, боясь пошевелиться, а он никак не мог понять причины ее страха. В итоге, отчаявшись успокоить несчастное животное, он просто запер его в туалете и отправился в спальню.
Неужто под утро она оттуда выбралась и теперь специально мешала ему спать, передвигая и ворочая предметы на кухне?
Раньше он никогда не замечал за ней стремления отомстить. Воспитание Марты сказывалось. Она окружила Диду лаской и добротой. Когда он готов был всыпать кошке за очередной проступок, Марта всегда вставала на ее защиту, не давая прикоснуться к ней и пальцем.
Икер вытер пот со лба краем одеяла и уткнулся носом в подушку.
Ландыш.
Вообще, все, к чему теперь он прикасался в этом доме, пахло ее духами. Два пшика на шею, пару на запястья − нанесен последний штрих, и можно, наконец, отправляться восвояси. Запах этот, нежный аромат весны, витал в воздухе с того дня, когда ее не стало…
Кто-то приходил к нему вчера, но он не открыл дверь. Он не знал, кто это был, да и знать не хотел. Его жизнь должна проходить в сокровенном уединении. И вмешиваться в нее еще кому-то, кроме отчаяния и боли, он не позволит.
− Дида, это ты?
С удивлением он обнаружил, что голос его дрожит. Пальцы сжали простыню. Нет, ему не было страшно, ибо страх покинул его вместе с исчезновением жены и дочери. Вместо страха появилось предчувствие опасности − гадкое и неблагодарное ощущение, которое он ненавидел, но от которого никак не мог избавиться.
Он скинул с себя одеяло и поднялся с кровати. Надел халат.
В его окружении не нашлось ни одного человека, кто подсказал бы ему, как справиться с самым невыносимым на свете чувством. Срощенным со скорбью, страшным, ненавистным, всеобъемлющим.
Одиночеством.
Оно тоже пахло лилейными цветами.
Дни шли своим чередом. Он разогнал рабочих, забросил цветущую лозу. И не выходил из дома.
Он ждал их возвращения.
Никаких новостей от полиции за эти семь дней он не получал. Шансы найти их живыми (или хотя бы одну из них) таяли с каждым днем.
Конечно, надежда в его душе еще жила и, наверное, будет жить и после того, как ему сообщат о двух найденных в лесу телах − женщины сорока лет и девочки десяти (в том, что рано или поздно это случится, он не сомневался). Надежда не умрет и тогда, когда он увидит их лица, сменившие привычный цвет на бледный оттенок смерти. Она будет жить, когда сердце уже откажется верить. И, скорее всего, надежда станет спутником его грядущего сумасшествия − печальным фактом изломанной судьбы неудавшегося винодела…