– Как?
– Придумали один приборчик. Один ученый придумал. Что-то вроде тамагочи, самый примитивный. Его включил – он издает что-то вроде лая, собаки от этого бесятся. Но сам лай не слышен человеку, на каких-то там низких волнах.
– Инфразвук.
– Может быть. И вот в нужное время разбросали такие вот тамагочи на заранее пристрелянных позициях и включили. Одновременно. Все собаки рванули туда. Они, когда лай слышат, бегут туда. Как только они сбежались – по этим координатам минометы и «Грады» отработали. Не скажу, что всех завалили, там, в конце концов, и суки, и щенки были, но потрепали тварей здорово. Мы недавно проходили возле этого места, костяков там… А мяса нет – крысы съели…
– Крысы?
– Да. Сейчас эта напасть похуже собак будет. Раньше собак больше было, они приноравливались крыс ловить. Крыса для собаки такое же мясо, согласен?
– Ну да.
– Теперь собак меньше стало, вот крысы расплодились. Гады. А те собаки, что остались, они теперь самые опасные. Говорят, могут за человеком двадцать километров на брюхе ползти, ждать, пока он на ночевку устроится, – как устроится… Еще говорят, что укронацики специально собак-людоедов выращивают и выпускают, еще щенками к человеческому мясу приучают, на пленных натравливают. Но я не верю. Ерунда все это.
– А про укров что скажешь?
– Про укров? Укры тоже разные бывают, братишка. Бывают такие, что их если и в плен берут, то для того, чтобы за ноги повесить – за шею их не вешают, только за ноги или на кол. А есть и более или менее нормальные. Вообще, нельзя говорить, что с той стороны одно зверье. Там тоже люди есть, и больше, чем кажется.
– Но зверье все же есть.
– А сам как думаешь? Есть, конечно, сколько лет уже воюем. Кто-то озверел, а кто-то и был зверем. Есть законченные беспредельщики, родноверы, уголовники, фашисты. Только попади к ним на подвал.
– А если попал на подвал, тогда что?
– Это смотря к кому попал. Если к военным, тут все проще, тебя поменяют или выкупят. Могут, конечно, отделать как бог черепаху, но это заживет. Ты русский, тебе проще.
– Ты тоже.
Леха цокнул языком.
– Не все так просто. Я крымчанин. Нас ненавидят все, даже военные. Думают, что мы предатели. Поэтому мне на подвал никак нельзя. Лучше гранату – и…
Леха засмеялся, показав крепкие, белые зубы. Смешного тут, конечно, мало.
– А если не к военным?
– Тогда смотря к кому. Могут поменять – если кто-то на нашей стороне сидит или нужен. Могут продать в рабство. Могут пытать до смерти, могут опустить, это у кого чего в бошку взбредет. Фашики самые опасные, они как эсэсовцы, а еще есть родоверы, они могут в жертву принести…
– Подожди. – Я даже не обратил внимания на слова о принесении человеческих жертв. – Опустить, это…
– Ага, – буднично пояснил Леха, – в ж… вы…т. Такое было не раз и не два. С той стороны – п…ров полно. Хотя тут тоже у кого как. Некоторые п…ров сами расстреливать готовы, а некоторые…
– А что – они не опасаются?
– Чего?
– Тут, между прочим, тоже украинцы живут. И если они опускают…
– А ты тут будешь опускать? Не будь как они!
Так я впервые услышал эту фразу – не будь как они. Для некоторых в пограничной зоне это были просто слова, некоторые сверяли всю свою жизнь с этой немудреной фразой. Не будь как они. Не будь фашистом.
– Ну да. У меня, например, не встанет.
– То-то и оно. Могут на кол посадить. Могут на органы продать. Надо держать ухо востро… на подвал не попадаться…
– С…и.
– Вот именно. И не боятся. Это мы всегда и во всем виноваты. А они – что бы они не творили, им прощение будет. Особенно после двадцатидневной войны. Они – те, кто сражается с Мордором, с силами вселенского зла, а зло это мы и есть, русские. Мы – тот самый Мордор, орки и все прочее. Если они будут пытать – если даже они это будут делать где-нибудь в Брюсселе, посреди улицы – никто и ничего не скажет. Если мы будем пытать – про это покажут все телеканалы мира и это будет очередным подтверждением преступного характера российского режима и народа в целом…
– Здорово…
– Знаешь, когда у меня глаза открылись? Я с одним украинцем переписывался. И он мне как-то выдал: вы все – быдло и уголовная мразь, даже если не сидели [16] . Тут-то до меня и дошло, что наши слова для них – что горох в стену. Хватит говорить и писать, уже мочить надо. Время для слов прошло, пришло время для пуль…
К утру начали возвращаться из Ростова бойцы, и тут я понял смысл слова «маргиналы», понял сам, без лишних расспросов. Дело в том, что, когда осуществлялся контролируемый вывод войск обеих сторон из ДМЗ, на нашей территории оказались десятки тысяч мужиков, молодых и не очень, которые уже забыли, как держать в руках отбойный молоток или лопату, но хорошо помнили, как держать в руках автомат. К решению проблемы подошли комплексно. Тех, кто успел сколотить банды на территории России, посадили, кого на двадцать, кого на пожизненку, многих застрелил при задержании отчаянный Ростовский ОМОН и спешно переброшенные в регион отряды спецназа из СКФО [17] . Кто высказал желание воссоединиться с семьями и взяться за труд – тем дали такую возможность. Кого отправили на профессиональную переподготовку. А наиболее опытным, прошедшим реальную школу боевых действий, предложили поступить в военное училище или просто подписать контракт и служить. Тем более что контрактников всегда не хватало. Часть из тех, кто подписал контракт, так и осталась служить на границе или на территории ДНР и ЛНР. Демилитаризованную зону они знали, как собственный сортир, потому что это и был их дом… бывший дом. Задачи были простыми – шариться по украинской стороне ДМЗ, партизанскими действиями подрывать моральный дух и наносить материальный урон противнику, вести разведку, не допускать прорыва противника через ДМЗ… ну и так далее. С точно такими же задачами с той стороны действовала НГУ – Национальная гвардия Украины.
Бойцы эти проходили курсы молодого бойца, но дисциплина у них оставляла желать лучшего. Так что в отряды давали специалистов по сложным специальностям, например, профессиональных снайперов, саперов, связистов, медиков. Вот в качестве приданного специалиста – снайпера – в группу попал я.
Снайперы в группе уже были – четверо на двенадцать человек, видимо, они при необходимости разделялись на четверки как в 22 САС, и в каждой четверке обязательно должен был быть снайпер. Сейчас эти четверо стояли передо мной, и младшему из них было столько же, сколько и мне, а старшему – аж пятьдесят три года. За каждым из них – несколько лет войны…