– Командир, он сильно головой ударился. Я ему дал понюхать нашатырь, очухался. Но сам он не вылезет. Да и я два метра его тулова вытащить не смогу.
– Сары поможет.
– Так в том-то и дело, что не поможет! «Железяка» на честном слове висит. Площадь опоры о нижнюю кромку обрыва всего-то с пятак величиной. Как он вообще в пропасть не ушел, не пойму…
– И что делать? – Седой устало присел на камень у дороги. – Может, через десантный люк?
– «Десант» открывается прямо в пропасть… Если я обвяжу Кума и толкну в десантный люк, вы его удержите?
– Привяжемся к дереву для подстраховки, – ответил Седой. – Давай!
Кефир исчез. Через некоторое время с гулким лязгом откинулась крышка люка, и Кефир крикнул:
– Бросаю веревку, держите!
Из пропасти вылетела веревка, к концу которой был привязан пушечный снаряд. Сары ловко поймал ее и обвязал за ствол бука, росшего у дороги.
– Готовы! – крикнул Седой.
– Толкаю! – отозвался Кефир.
Седой и Сары сорвались с места под тяжестью тела пулеметчика и только каким-то чудом удержались у самой кормы БТРа.
Кум тяжело ударился о края пропасти и застонал. Седой перекинул веревку через плечо и начал постепенно отходить, тесня Сардельку. Голова Кума, вся залитая кровью, показалась над обрывом. Он попытался помочь себе руками, но руки не слушались его и резко сорвались с камня.
– Сары, давай! – выдохнул Седой.
Сары бросился к Куму и, ухватив его под руки, потащил наверх. Вдвоем они с трудом вытащили Кума на дорогу и упали рядом, тяжело дыша.
Ужасающий скрип металла о камень вздернул Седого на ноги. Он увидел, как медленно уходит в пропасть корма БТРа, и заорал: «Кефир!»
В тот же миг в дорожную пыль с лязгом упал пулемет Кума, вслед за которым упал, перекатившись, Кефир.
С душераздирающим визгом, обдирая сталью камень, пятнадцатитонная машина ушла в пропасть…
– Что ты там яйца чесал так долго? – Седой был зол.
– Пулемет вытаскивал, – ответил Кефир. – Его всякой рухлядью завалило в самом носу машины. Пока выгреб…
– Да хрен бы с ним, с пулеметом!
– Ну да! – Кефир широко улыбнулся, понимая, что Седой пережил сейчас. – БТР чужой, а пулемет-то наш! Вам бы за его утрату вкатили по тридцать третье число включительно.
– Ничего, пережил бы… – Голос Седого стал мягче. – А вот если бы ты… Ладно! Проехали… Воду давай!
И присел на корточки около Кума, выдернув из кармана разгрузки ИПП.
* * *
Обмыв рану Кума, Седой увидел рваное рассечение, подковой уходящее от лба до волосистой части головы. Рана была глубокой и постоянно кровоточила. Он выдернул из ножен НР-43 и обрил голову вокруг раны.
– Что, командир? – спросил Кефир, поливая рану теплой водой из фляжки. – Серьезное ранение?
– Шить надо по-любому. Иначе рана будет кровоточить. А он и так много крови потерял… Ты как, Андрюха?
Кум открыл глаза и затуманенным взором поглядел на Седого.
– Если честно, то плохо, – тихо сказал он. – Больно…
– Я сейчас буду шить рану, а промедол тебе колоть нельзя. Крышу сорвет.
– Ничего, командир. Выдержу.
Седой вытряхнул из пенала принадлежности для хирургической обработки ран и споро наложил на голову Кума четыре шва. Тот тяжело задышал и вдруг начал закатывать белки широко распахнувшихся глаз.
– Твою мать! – выругался Седой и быстро вкатил ему в бедро промедол. – Не отъезжай, Андрей! Не вздумай! Кефир, нашатырь!
С трудом они общими усилиями вытащили пулеметчика, уже начавшего впадать в болевой шок, из забытья и устало уселись прямо в дорожную пыль…
– Сары, – Седой поднял голову. – Иди в лес, сруби пару жердей подлиннее. Кума придется нести.
Сары кивнул и исчез в лесу.
– Командир. – Кум слегка приподнял голову. – Спасибо!
– Лежи, не дергайся! Сейчас донесем тебя до точки эвакуации. Тебе еще перелет придется выдержать.
Кефир с сомнением покачал головой.
– Ты еще что? – спросил Седой.
– Нам все время придется идти на подъем, – сказал Кефир. – А у Кума килограммов сто двадцать боевого веса. Мы сдохнем на полпути… Надо подмогу вызывать!
Седой задумчиво посмотрел на уходящую ввысь дорогу.
– А ведь ты прав, солдат! Хрен мы его дотащим.
Он вызвал по рации Паршакова и приказал прислать четверых разведчиков, чтоб вынести Кума.
Тем временем Сары притащил из лесу жерди, и из них сделали носилки, накинув и обвязав плащ-палатки.
Когда разведчики взяли Кума под руки и приподняли верхнюю часть тела, тот вдруг сдавленно хрюкнул и дернулся всем телом.
– Отставить! – крикнул Седой.
Кума опустили в пыль…
Командир расстегнул кнопки разгрузки, залитую кровью «комбу» и увидел на груди разведчика огромные кровоподтеки. Он осторожно ощупал грудь и тихо сказал:
– У него еще и ребра сломаны. Давайте, крайне осторожно, по сантиметру, кладем его на носилки. Кум, потерпи. Только в шок не упади, прошу.
С величайшей осторожностью пулеметчика переложили на самодельные носилки и, тяжело оторвав их от земли, понесли, стараясь идти в ногу и не раскачивать их. Кум тихо застонал.
Они медленно прошли метров триста, когда из-за поворота серпантина выбежали четверо разведчиков и сразу же перехватили носилки.
Седой тяжело вздохнул, глядя на побелевшее и осунувшееся лицо Кума, на его в кровь искусанные от боли губы и вдруг, отвернувшись от всех, широко перекрестил грудь, хотя никогда в бога не веровал. «Господи, – подумал он. – Когда же все это кончится? Неужели я буду когда-нибудь сидеть на берегу тихой речки с удочкой и не буду шариться по горам под выстрелами и осколками? Неужели это когда-нибудь случится?» И тут же подумал, что война настолько вошла в душу каждого из них, что излечиться от нее невозможно. Это уже диагноз. Диагноз серьезный и, пожалуй, пожизненный. Подумал, а рука сама потянулась к поводку микрофона…
– Дрюня, Каскаду! – сказал он. Паршаков сразу же отозвался. – Вызывай «вертушки». Прямо на дорогу пусть садятся. Скажи, у нас «трехсотый» тяжелый. Экстрим пусть готовит пещеру к подрыву.
– А с пленными что делать? – спросил Дрюня.
– Не задавай дурацких вопросов! – резко ответил Седой. И вдруг передумал. – Оставь пока пленных. Придем, решим!
– Вы далеко?
– Нет. Мы примерно в километре от вас. Но идем очень медленно. Вам хватит времени, чтобы все подготовить. Ждите.
Дошли, измотанные переходом, облитые потом.