– Да, – кивнул Олег.
– Вы знаете эту оперу? Это же опера?
– Да, – снова кивнул Олег, – знаю. Очень печальная.
– О чем она? – спросил майор.
– Как о чем? – Олег искренне удивился. – О любви, разумеется.
– Расскажите вкратце, если можете, самую суть.
Олег задумался.
– Суть… Ну хотя бы так… Верховная жрица друидов Норма вступила в преступную связь с римским полководцем, не помню, как его звали… Родила от него детей, он ее, естественно, бросил. В приступе ревности Норма пыталась инициировать войну между галлами и римлянами. Что ей, можно сказать, удалось.
– И все?
– Кончилось все жертвенным костром, на который она добровольно взошла.
– Преступная связь, – пробормотал Зубов. – Интересно…
– Ничего интересного, – отрезал Олег, – слезливая мелодрама. Музыка – да, удивительная. Одна Casta Diva чего стоит. Это каватина Нормы, послушайте при случае…
– При случае послушаю, – пообещал майор, подумав, что ежели позаимствовать вещдок, то можно послушать сегодня же утром или днем… или ночью… Как фишка ляжет до дома добраться. Ну, или погуглить, если силы останутся.
– Друиды… друиды… – наморщил он лоб, – что-то знакомое…
– Жрецы древних кельтов. Они совершали человеческие жертвоприношения, – коротко объяснил Олег. – А за подробностями – в Google пожалуйте.
Старинные часы в холле пробили полночь.
Медэксперт Миша Шенберг заполнял какие-то бумажки, когда майор вновь заглянул в гостиную.
– Я говорил с ее врачом, – не вдаваясь в подробности, сказал Зубов, – он сообщил, что ее накачали морфином.
– Так я и знал, – кивнул медэксперт, – мы нашли использованный шприц. Отпечатков, как всегда, нет. Послушай, Саша… – Шенберг поднял на лоб очки. – Трасологи [54] говорят, он вполне мог смыться через окно. Смотри – оно открыто и под ним – ветвистое дерево. Клен, по-моему… Ну, неважно…
К ним подошел эксперт-криминалист, держа в руке какую-то книжку. Он услышал последние слова Шенберга.
– Да, да. Точно, через окно ушел. Но следов на подоконнике нет. Словно он в носках был.
– Ты хочешь, чтобы я поверил, что он среди бела дня, при всем честном народе вылез из окна? Да еще в носках? А обувь в руках, что ли, держал? – недоверчиво нахмурился Зубов, но к окну подошел и выглянул из него. Дерево – действительно, клен – протягивало длинные ветви с разлапистыми листьями прямо в распахнутое окно. И ветка крепкая: скользнуть по ней вниз, улучив момент – плевое дело. А если его действительно спугнул этот сумасшедший испанец?
– Ну да, ну да… – пробубнил невнятно Зубов. – Возможно…
– Кстати, в квартире включен кондиционер, поэтому окно должно быть закрыто. А оно открыто, – сказал эксперт и добавил: – Вот еще книжечка такая, не для дураков, валялась рядом с диваном. Глянь-ка… – и протянул майору книгу в яркой обложке с психоделическим рисунком.
Зубов глянул. Английский он знал на бытовом уровне, немного юридических терминов – и все. Перед ним же была узкоспециализированная книга по компьютерному программированию – единственное, что можно понять по замысловатому названию.
– Отпечатки пальцев?
– Есть, и весьма четкие. Но если книга принадлежит убийце, то какого черта он ее сюда притащил, а тем более оставил?
– Затем же, зачем положил стакан с отпечатками пальцев Орлова рядом со смертным одром Стрельниковой, – резюмировал майор. – Держу пари, отпечатки на этой книге принадлежат Орлову. Еще что-нибудь?
– Подозрительные следы на журнальном столике напротив дивана. Вот, полюбуйся, – эксперт ткнул пальцем в полированную поверхность. – Похоже, здесь стояло что-то твердое – это даже не царапины, а легкие потертости.
Причем это что-то – небольшого размера, примерно, как пачка сигарет. Может быть, он еще и съемку вел?
– Не исключено, – в глубокой задумчивости кивнул майор.
– Посмотри, что я нашел, – к Зубову подошел Глинский с толстой тетрадью в руке.
– Что это? – без особого интереса спросил майор, но потом оживился: – Неужели дневник?
– Не совсем… – Глинский раскрыл тетрадь. Строго говоря, не тетрадь, а записную книжку-ежедневник с логотипом компании, в которой работал Антон Ланской. – Это стихи, – пояснил он, видя разочарование на лице Зубова. – Я нашел ее под кипой нижнего белья. Ее белья. Понятно, что Ланской навряд ли заглядывал в это отделение.
– Дай посмотреть, – протянул Зубов руку.
– Похоже, сама писала, – пояснил капитан, с сожалением выпуская из рук находку.
– Да ну? – удивился Зубов и стал читать первое попавшееся стихотворение…
«Дрожал, что капля – лунный свет-ртуть,
На черной ветке у твоих губ.
И был завещан нам во тьму путь,
В конце которого – лишь крест – дуб.
Но плахи смертной там – клянусь! – нет.
Когда-нибудь сгниет и наш крест,
И в этом видишь ты судьбы – перст,
И в этом вижу я судьбы – свет.
На тризне горькой суждено – пить,
Тому, кто брезгует, грозит плеть…
Тебе, мой милый, суждено жить.
А мне, мой милый, суждена – смерть.»
– И дата, между прочим, есть, – внезапно охрипшим голосом проговорил Зубов, – написано три дня назад. Что заставило молодую, здоровую женщину написать подобное?
– Может быть, она предчувствовала гибель? Она имела все основания для этого.
– Нет, – услышали они глухой голос и, повернувшись, увидели бледного, как мел Антона Ланского. Его белая офисная рубашка была залита кровью – кровью его жены.
– Анна никогда не думала о смерти. Она думала только о своем балете, больше ни о чем. Она даже обо мне не думала, как это ни печально. Но между нами было абсолютное доверие. Она бы поделилась со мной, если б ее что-то тревожило. Отдайте мне эту тетрадь! Никто, кроме меня, не имеет на нее права. Я не хочу, чтобы это читали посторонние.
– Мы не посторонние, – мягко заметил Зубов и жестом отклонил протянутую Ланским руку. – Это будет приобщено к делу, как вещественное доказательство и тщательно изучено. Когда-нибудь вы получите ее обратно. Но не сегодня и не завтра.
– И все же! – настаивал Антон. – Разрешите мне хотя бы взглянуть.
– Невозможно. Простите. Пока она жива – это ее собственность. Лучше помогите нашим людям. Ничего не пропало?
Ланской вздрогнул и посмотрел на майора пустыми глазами.
– У меня нет на это времени. Я приехал за ее зубной щеткой.