Катерина с подругами отправилась в баню. Она всегда по субботам расслаблялась в парной, после чего проходила курс массажа и косметологических процедур. А Фомин с Юлькой приехали в «Серебряный бор» и, оставив машину у ворот, пошли по огромному, теряющемуся в вековых соснах участку к дому, шпиль которого смутно виднелся вдалеке.
Вкусно пахло октябрьской прелью листьев и хвои. Вообще-то Фомин октябрь не любил. Из-за сырости, что ли. А может, от той безысходности, которая всегда нападала на него перед предстоящей долгой, темной и холодной зимой. В мрачности осени было что-то безвозвратное. Она напоминала Фомину про пугающую его старость. Но в парке Игоря Стрелецкого не пахло осенним разложением. Запах был теплым, острым и именно вкусным. Таким вкусным, что Егору захотелось зажмуриться, остановиться, забыть обо всей окружающей мерзости и дышать полной грудью.
Вот тут-то они с Юлькой и увидели белку. Спустившись с дерева, она принялась доверчиво есть орешки из фоминской ладони, и было в этом что-то праздничное, похожее на долгожданный подарок, сюрприз, оказавшийся приятным и радостным. Возбужденно сопела рядом Юлька, и Егор ощутил острое чувство счастья, слегка подзабытое в круговерти последних месяцев.
«И за это Стрелецкому спасибо», – подумал он.
Белка доела орехи, обнюхала ладонь, внимательно, но без страха посмотрела на застывшего мужчину и девочку, махнула хвостом и взлетела на ветку повыше.
– Ух, какая красивая, – выдохнула наконец Юлька. – Папа, а она ручная?
– Не знаю, надо будет спросить у дяди Игоря и тети Алисы, – честно признался Фомин, – но думаю, что самая обыкновенная. Просто здесь парк большой, людей мало, никто белок не обижает и не пугает. Да и к угощениям вкусненьким приучили, наверное.
– Да. Здорово, наверное, в таком месте жить! – мечтательно сказала Юлька, тряхнув кудряшками. – А то возле нашего дома белку ни за что не встретишь. И жить негде, и выхлопными газами пахнет. Папа, а надо быть очень богатым, чтобы иметь такой дом, чтобы парк был и белки?
– Очень. Честно тебе скажу, мы в таком доме вряд ли когда-нибудь жить будем.
– Ну и ладно, – покладисто согласилась Юлька. – Зато ты у меня самый замечательный папочка на свете. Мне все равно, где жить. Лишь бы с тобой.
У Фомина опять сдавило горло.
«Черт знает что, – подумал он, – я с этими выборами неврастеником скоро стану. В сентиментальность бросает. К старости, что ли?»
Сердито насупив брови, он широкими шагами вышел на плиточную дорожку, ведущую к гостеприимно сияющему огнями дому. Навстречу им с крыльца сбежал Стрелецкий.
Что ж… Очень жаль, что она сделала такой выбор. Он все же надеялся, что она благоразумно не станет принимать окончательных решений, не выслушав его доводов. Но разговора не получилось. И он, и она были на эмоциях, это вполне понятно в такой-то ситуации, но после она могла же остыть, подумать, понять, что поступает неправильно, не по совести!
Не получилось. Не срослось. Не прокатило. Что ж… Очень жаль. Теперь нет другого выхода, кроме как убрать этого проходимца, который хочет заграбастать все то, что предназначено вовсе не ему.
Ужасно не хотелось принимать такое решение. Не из страха, нет. Чего тут бояться-то? Уже две недели каждый шаг этого красавчика отслеживается. Вся его жизнь – как на ладони. Понятно, куда он поедет, куда пойдет. Он, правда, мотается по городу, дела у него повсюду, заранее не предугадаешь, куда он двинет. Но уходит по утрам всегда из дома. И возвращается вечером тоже домой. По кабакам не шляется, к бабам никаким не ездит. Примерный семьянин, право слово! Кобелина…
Так что убрать его проще всего именно в подъезде. И уйти через черный ход. Никто сразу не хватится. Причем делать это надо быстро, пока ситуация окончательно не вышла из-под контроля.
Убивать не хочется, потому что какая-никакая, а божья тварь. Но выхода нет. Так что решение принято, и осталось только его воплотить удачно. Без последствий. Впрочем, какие тут могут быть последствия? Менты только в телевизоре работают, а на деле… Либо висяком оставят, либо на лоха какого-то повесят. Главное – бумажник не забыть вытащить, чтобы на ограбление списали.
Жену его жалеть не приходится. Поди, рада будет избавиться от такого бабника. А вот ее жалко. Расстроится, конечно. Уж больно она ему предана. А с другой стороны, разборчивее надо быть в связях. Не сошлась бы она с ним в свое время, сейчас бы не пришлось расстраиваться. Хотя тоже… Отплачет и заживет спокойно. Без постоянной нервотрепки. Сколько ей красавчик нервов попортил, поди одной ей ведомо. А мы с ней помиримся. Как раз на почве ее неизбывного горя. Ей же надо будет в чье-то надежное плечо выплакаться, вот тут я и появлюсь. Измену прощу. Поддержку предложу. Некуда ей будет деваться, несмотря на весь ее строптивый характер.
Так что звиняй, красавчик. Ты свое отгулял. Еще пару деньков, пока случай подходящий выпадет, и адью. На погост. Там тебе самое место.
Анастасия Романова задумчиво крутила в руках бутылку виски, иногда разглядывая ее на просвет. Она представила, как звякают, стукаясь друг о друга, кубики льда, насыпаемые в тяжелый квадратный бокал, как льется сверху янтарный напиток, как немного терпкая жидкость раскатывается на языке, оставляя приятное послевкусие, а потом соскальзывает в горло, прокладывая горящую дорожку по пищеводу и разливаясь приятным теплом в желудке.
Виски был хороший – синий «Джонни Уокер» – и стоил целое состояние. Вчера в редакцию на нелегальную встречу с Гончаровым приходил Фомин, который и принес бутылку. Глушить такой виски стаканами было бы преступлением, поэтому интеллигентно выпили по чуть-чуть. В бутылке оставалась еще половина, и сейчас Настя с сожалением думала о том, что приличной даме, наверное, не с руки пить в середине дня, даже если это суббота, когда дел еще целая куча, и конца и края этой куче вообще не видно. Несмотря на субботу.
Главный редактор ждал от нее три материала в ближайший номер. А еще нужно было прописать концепцию предвыборной газеты «Город ждет Фомина». А еще почитать форумы в Интернете, где изощрялись в остроумии местные сквернословы, но среди тонн навоза иногда можно было выцепить грамм полезной информации.
А еще сильно хотелось есть. Настя с утра дала себе честное слово, что сегодня проведет день на кефире, и на завтрак, морщась от отвращения, даже выпила один пакет. Второй был припасен в качестве обеда, но о нем было противно даже думать, не только пить.
«Схожу в «Мальвину», – презирая себя за слабохарактерность, решила Настя. – Куплю роллы с угрем. Они не очень калорийные».
«Мальвиной» назывался дорогой и стильный супермаркет, располагающийся за углом офисного здания, в котором находилась редакция «Курьера». Вообще-то Настя, как и все ее подруги, предпочитала затариваться продуктами в супермаркете, принадлежащем мужу Инны Гоше Полянскому, бывшему хоккеисту, а ныне процветающему бизнесмену, но туда она ездила из дома, а на работе приходилось довольствоваться «Мальвиной», благо близко. Накинув куртку и схватив зонтик (с утра то и дело принимался нешуточный дождь, который вполне принимался в качестве справедливого наказания за нарушение диеты), Настя спрятала бутылку с виски и решительно выскочила на улицу.