— Учится, ирод этакий… а как выучится, то и царевым словом свободу обрететь, — продолжала жалиться боярыня. И так у нее ладно выходило! Не знала б я правды, так и поверила мигом, что все по-ейному было, что пригрела она на груди змею — а грудей у нее на цельный выводок хватит, — а та возьми да злом за доброе отплати. — И что тогда?
— Что? — повторила я вопрос боярынин.
А сама только и думаю, как бы возвернуться в залу, к вышиванке. Ну как царица вдоволь с Киреем наговорилася? Прийдут оне, а меня-то и немашечки.
— Убьет он моего мальчика! Отравою! Проклятием! Словом злым… татей подкупит, подошлет в дом. Игнатушка — светлая душенька, он кажному слову верит… и главное, самолично про братца спрашивал… я ему говаривала, что неможно ему с рабыничем ручкаться. И что не дождешься от него ни ласки, ни благодарности… кровь порченая, азарская…
И внове слезиночка выкатилася, поползла по набеленной щечке. Боярыня же знай платочек теребит да причитает жалобно.
— А женишок твой названый и радый подсобить… окрутил Игнатушку, задурил голову… вынудил купчую подписать… я уж к царице ходила…
…только ничего не выходила, надо полагать. Иначе б не со мною беседу вела, а с Кирей-ильбеком.
— …да только куда, говорит, что, мол, по Правде все… может, и по Правде, да не по справедливости.
Гневом полыхнули глаза боярыни.
И не желала я взгляд ейный ловить, само вышло…
…звенели сладостно бубенцы под дугой.
…и матушка спешила вздеть платье распашное да с узорчатым шитьем. А под ним — другое, шелковое, и третье выглядывает, атласу расписного.
Знай приговаривает матушка о том, до чего свезло ей, Ксюшеньке, не абы кто в жены берет, сродственник царев, и богат, и собою хорош. Небось, не одна девка мечтала, чтоб женою назвал. А он к Ксении… и то, за нею отец и деревенек с дюжину отписывает, и лесок на Выбичах… и еще два сундука с золотом, не считая мелочи, навроде перин да подушек, каковые по традициям положены…
…а сердце девичье не о подушках мыслит с перинами, но заходится не то с тоски, не то от сладости… и многое шептали чернавки про тое, что промеж мужиком да бабой случается, с оглядкою, стыдливо, а все одно… слова — иное…
Ныне сама Ксения узнает.
Для нее сметут стог душистого клевера, и его медвежьею шкурой накроют.
А на шкуру — простынь, Ксенией самолично тканную да расшитую, и на простынь она девкою ляжет, встанет же законною женою.
…сладко пахло сеном.
И мягко было. И стыдно. И страшно… и от страха и стыда кричала Ксения, отталкивала мужа, который лишь посмеивался да после, как надоело, навалился всею тяжестью. Ох, едва дух весь не вышиб. Но мамка терпеть велела. Ксения и терпела, сколько могла.
И этою ночью.
И другою.
И после во множестве ночей, благо, боярин все реже к женке заглядывал. А она… пусть и стыдилась, что брал он в постель свою холопок да глупых сенных девок, но и вздыхала с облегчением: означало это, что самой Ксении не будет оное постельное муки.
…а как ушел и сгинул, то и вовсе легко стало. Жила она сама себе хозяйкою. Тятька пробовал к рукам имение прибрать, да не вышло. Небось, не вдова она, честная жена, мужем над всеми холопами поставленная, а стало быть, никто, окромя супруга дорогого, — Ксения истово надеялась, что не возвернется он из степей азарских, — ей не указ.
Он же обманул.
Явился.
Да не один, девку азарскую приволок… и ладно бы, Ксения привычная, пущай себе тешится, мало ли их было, девок… но вышло вновь не так, как Ксении мнилось. Не рабою — госпожой поселилась девка азарская в тереме.
Слуги ей кланяются в ножки.
И каждое слово исполнить спешат… а как понесла тварь, так и вовсе супруг переменился. На Ксению волком смотрит, однажды и бросил походя:
— Опостылела ты мне… пустоцвет и сама холодна, что ледышка…
И слова-то упали в самое сердце.
Не была Ксения пустоцветна, просто слово одно знала заветное, от матушки, словом тем матушка пользоваться велела, пока Ксения семнадцатый годок не разменяет, уж больно рано ее сосватали…
…и потом, как вступила она в семнадцатую весну, то и держалась слова сказанного, ибо видела, как мучаются брюхатые бабы, как страдают родами, а после, бывало, и на погост уходят. Боялась.
Может, ежель любила б, тогда б и сказала слово иное, тоже заветное, да только вот…
…азаринка не померла, напротив, выродила байстрюка на радость супружнику, который дышит не надышится, будто и не рабынич сын.
Вольную вздумал дать, да тут уж Ксения не стерпела.
Бросилась в ноги отцу.
— Сама виноватая, — сказал тот, за бороду себя щипая, небось, не желал свары с зятем, да и промолчать было неможно. — Родила б сына, глядишь, и переменился бы к тебе супруг.
Родила бы… уже б переступила через страх свой. Да как родишь, когда вовсе позабыл боярин женку законную? В горницу и не заглядывает, а служанки шепчутся, что азарскую блудницу он жемчугами одаривает, шелками да атласами… велит ее выродка господином величать.
Где это видано?
Но вольную дать не позволили. Явился батюшка, и не один, всех родичей собрал… а род велик, род силен, славен, пущай и не царское крови, да станется и царю челобитную подать. Три дня рядились.
Гневался боярин.
И гнев его был Ксении в радость.
А как ушла родня, то и явился супруг.
— Довольна? — спросил он, глядя так, что испугалась Ксения, вдруг да ударит. Ее в отчем доме никогда не били.
— Чем же мне быть довольною? — ответила она, голову склоняя, ибо учила маменька, что покорность женская любое сердце смягчит. — Скажи, разве плохою женою я была?
Молчит.
— Разве досталась тебе порченою? Не соблюла себя до свадьбы?
Злится.
— И разве после того хоть словом, хоть делом перечила я твоей воле? Разве не блюла твое добро? Не радела о доме? О делах мужниных? Разве предавала аль чинила ущерб какой? Словом ли, делом? Ежели так, то скажи, в чем вина моя? Коль и вправду велика, то уйду я в монастырь, буду грех свой замаливать, а ты… живи, как умеешь.
Вышел, только дверью хлопнул. А ночью вернулся, и вновь было тяжко, неудобно, стыдно, да Ксения терпела… раз терпела, другой и третий. И когда поняла, что брюхата, то о том мужу сказала с гордостью немалою… ждала, что переменится он. А боярин кивнул лишь.
— Вот и славно, — бросил. — Будет дому моему наследник.
А сам к девке своей переселился, и внове осталась боярыня одна.
— Ничего, — сказала матушка, к которое Ксения за советом обратилася, — потерпи. Все бабы терпят. Или думаешь, твой отец другой? На всех девок его злиться, то и злости никакой не хватит. Главное, помни, что ты в доме хозяйка, а сын твой наследником станет.