— Ну, братка, рассказывай.
— Ты, Сорока, не меняешься. Все такой же.
— А чего мне меняться? Живу как дышу.
— Помощь твоя нужна.
— Ну, Михалыч, ты по адресу. Кого прессануть-то?
— Понимаешь, — Михайленко выложил на стол документы и записи, захваченные им из Ханкалы, — я сейчас в военной контрразведке…
— Молчи-молчи? Ха! Ну, брат, удивил! — загоготал Сорокин. — Это тебя чего вдруг сподобило?
— Так вышло.
— Ясно. Так чего надо-то?
В этот момент официантка принесла заказанные водку и мясо. Улыбнувшись Сорокину, она как-то слишком томно спросила:
— Вы, Сергей Николаевич, больше ничего не желаете?
— Пока нет. Знакомься, Надь, это мой однокурсник и друг — Михалыч.
— Очень приятно, — вздохнула полной молодой грудью официантка.
— Сегодня не зайдешь? Познакомлю получше с другом, выпьем домашнего винца.
— Ну, может быть, — бросив оценивающий взгляд на Максима, сказала девушка и ушла обходить посетителей.
— Сорокин, а осталась ли хоть одна невинная девушка в тех местах, где ты проводил более двух часов?
— Ах, Макс, каждый живет, как знает и умеет. Я вот себя стеснять не хочу ни в чем. Но — ближе к телу, как говорил Мопассан. Выкладывай, какими ветрами тебя сюда занесло?
Михайленко вкратце изложил суть дела.
— Если верить перехватам и оперативке, то бандитов на отдых и с отдыха эти гады вывозили через Моздок. Могли, конечно, через Кизляр или Хасавьюрт. Но там очень сильные опера ФСБ сидят и усиления постоянные. А тут такой вот муравейник и бардак. По документам, главный гад — некий полковник ФСБ Савинов. Вот и хочу узнать: может, Гаккаев что вспомнит…
— Максим… Прости, а в контрразведке все такие мудрые?
— А чего такое?
— Ты либо устал, как лось в горах, либо совсем вольтанулся. Ну, Гаккай-то откуда это узнает? Он тут служит. Ему своих проблем по службе хватает, не то чтоб смотреть за подозрительными полковниками. А во время отдыха… Отдыхает он всяко вдали от дома… и жены. Учел?
— Блин, да, чего-то я заработался и туплю.
— Тупишь, брат, тупишь. У тебя фотка или хоть что-то о нем есть?
— Есть фото человека, который, возможно, с ним ездил и, возможно, тоже вовлечен в это дело.
— Покажи.
Максим извлек из папки фотографию капитана рембата.
— Надя, — крикнул Сорокин, и официантка тут же оказалась рядом. — Надь, хочешь посмотреть фотки?
Официантка определила сразу:
— Помню этого капитана. Он не пьет, по женщинам не гуляет — строгий такой. Утром зарядка…
— Он тут останавливался?
— Нет, но вот начальник останавливался. Мне тогда странным это показалось. Полковник в обычном нашем клоповнике проживал, а для этого капитана выспрашивал лучшие апартаменты. Поэтому и запомнила.
— Какой этот полковник из себя?
— Лучше у Карины спроси. Он с ней ночь провел.
— Кто такая Карина?
— Есть тут одна, — поморщился Сорокин. — Сиськи большие, а в остальном — ничего интересного… Надь, ты ее сегодня позови? А?
— Перейди через дорогу и позови сам.
— Ладно. Когда освобождаешься?
— Минут через пять. Смена уже пришла.
— Отлично. Организуй, чтоб водку и мясо к нам в номер принесли. Мы пока пойдем. И это… — Сорокин перешел на шепот: — Ты Максимушку у себя положишь? Ему переночевать негде…
— Ладно. С тебя причитается…
— Родная, — проговорил Сорокин и ухватил официантку за ягодицу, — ты ж меня знаешь.
— Лапы свои оборви, чудовище, — ударила своими миниатюрными ладошками по руке Сорокина Надя. — И чего я тебя терплю?
Через дорогу, справа от входа в гостиницу, горел неоновой подсветкой небольшой магазин «Игрушки. 24 часа».
— Ты мне объясни, зачем магазин игрушек работает 24 часа? — спросил Максим.
— Ты первый раз в Моздоке?
— Почти. Первый раз — не в счет. На вертолетной площадке спал. Но мне много о Моздоке рассказывали.
— Одно дело услышать, другое — увидеть и понять. В этом магазине ты можешь купить или заказать что душе угодно. Любую игрушку. От ганджубаса и девчонки той расцветки, какой хочется, до оружия или нужных документов. А игрушки? Что ж… Знаешь, сколько офицеров приезжают ночью и ищут подарки своим женщинам? Тоже спрос имеют.
У прилавка за стеклом сидели две особы женского полу. Одна, совсем юная, с едва сформировавшейся грудью. Вторая — немолодая, но еще очень привлекательная, статная женщина. Увидев Сергея Сорокина, она криво улыбнулась:
— Что в этот раз желает товарищ офицер? Молока с селедкой?
— Да ладно тебе, Карина. Не злись. Тут вот человек с тобой поговорить хочет.
— Знаю я ваше «поговорить». Я что, на шалаву похожа?
— Кариночка, ты прекрасная женщина, но он действительно тебя не хочет. Есть и среди нас такие, прости. Ему надо именно поговорить.
— И о чем же?
— Пойдем, посидим у меня.
— А чего, так спросить он стесняется? — Карина кивнула на Максима.
— Не стесняюсь я, — засмущался Максим. — Просто разговор не для улицы…
— Ладно. Даухан, посидишь одна?
— Да, — кротко ответила девчушка.
…В номере все было чисто и свежо. Через открытое окно буйным, несдержанным потоком шел наполненный озоном воздух. На столе стояли водка и вино, жареная баранина с картошкой, фаршированная салом утка, рыба и зелень. Запах еды вперемешку с запахом свежего полынного воздуха порождал сильнейший аппетит, несмотря на то, что Максим встал из-за стола каких-нибудь десять-пятнадцать минут назад.
— Откель изобилие? — не выдержал Михайленко.
— Наша минометная батарея сбилась с прицела. Итог — куча бараньих тушек. Зная, куда еду, прихватил их с собой. Не выкидывать же?
Над столом зазвучали тосты и женский звонкий смех. Сигаретный дым стелился ковром по потолку и уходил туманной рекой в форточку. Карина, подсев к старлею и положив руку на его плечо, сама спросила:
— Так о чем поговорить хотел, родной?
— Говорят, полковник тут один… — Максим сконфузился, не зная, как продолжить.
— Тот, что у тебя был в четверг! — выручила Надя.
— И что ты хочешь о нем узнать? — совсем ласково спросила она, придвинувшись к старлею.
Михайленко уже отвык от женского тепла. А тут — упругая грудь, уткнувшаяся, словно ребенок в живот матери, в плечо Максиму, близость горячего тела вскружили офицеру голову.