– И чем же вы собираетесь заняться?
– Еще и сам не знаю. У меня есть немного денег. На первое время хватит. А вы?
– Я? А что я? – резко, словно защищаясь, спросила Кейт.
Джек засмеялся, и это еще больше смутило ее.
– Разве вы не собираетесь вернуться в Нью-Йорк?
– Не знаю. – Она внимательно разглядывала зеленый комочек, в который превратились на ее ладони травинки. – Я вообще больше ни в чем не уверена.
– Может, хотите остаться здесь?
– Не знаю, – повторила Кейт.
Они помолчали.
Как странно говорила Кейт: с явной агрессией и в то же время боясь поднять на него глаза. Ее реакция смутила Джека.
– Послушайте… – начал он и нерешительно замолчал. А вдруг сейчас не время говорить об этом? Но с другой стороны, если он не скажет это сейчас, то, возможно, не скажет уже никогда. – Я хочу поговорить с вами… Помните тот разговор… – он улыбнулся, – если только можно назвать это разговором. У Рейчел на кухне. Помните? Вы тогда еще на меня рассердились.
Она кивнула.
– Вы рассердились на меня, поскольку, несмотря ни на что, я хотел бы считать вас хорошим человеком.
– Да.
Он подался немного вперед:
– Вы были абсолютно правы. Я сунул нос не в свое дело.
Кейт смотрела на него, широко открыв глаза. Его откровенность пугала. Было такое чувство, будто Джек прощается с ней. Но ее также тронула его искренность.
– Я не на вас, а на саму себя тогда рассердилась, – сказала Кейт. Что ж, откровенность за откровенность, решила она. – Рассердилась на то, что я такая… что натворила черт знает что. Я теперь жалею об этом. Жалею обо всем, что было в Нью-Йорке. Обо всем.
Глаза их встретились.
Нисколько не смущаясь, не отрывая взгляда, Кейт смотрела прямо ему в глаза.
– А почему вы стали мне об этом рассказывать?
– А что, не надо было? Наверное, хотела, чтоб вы знали, кто я есть на самом деле.
– Но вы не такая.
– Почем вам знать?
– Вы совсем не такая, – упорно твердил он.
– Это еще не все. Считайте, что я сделала вам одолжение. Теперь у вас всегда есть предлог.
– Предлог для чего?
Ее лицо было совсем близко: вокруг глаз едва заметные серые круги; бледная, почти прозрачная кожа… Кейт казалась ему такой маленькой и беззащитной.
– Чтобы уйти с чистой совестью.
Ветерок шевелил ее локоны. Один из них лег Кейт на губы. Джек протянул руку, чтобы убрать его. Пальцы его на секунду задержались на округлой девичьей щеке.
– А вы хотите, чтобы я ушел?
Кейт закрыла глаза и прижалась щекой к его руке:
– Не знаю. А что случится, мистер Коутс, если вы… задержитесь?
– Сам не знаю, Кэти, – произнес Джек и уже всей ладонью погладил ее щеку. – Сам не знаю, – тихо повторил он.
– Джек, где ты? Джек! – донесся с террасы голос Рейчел. – Я тебя всюду ищу! У тебя есть запасная связка ключей?
Кейт открыла глаза:
– Счастливо вам съездить к родителям.
По лужайке к ним уже шагала Рейчел.
– Мистер Симс уезжает, а мы ему еще не все документы отдали. И еще… не знаешь, случайно, куда я дела транспортные квитанции? Нигде не могу найти!
Кейт встала.
Он взял ее за руку:
– Кэти…
Кейт улыбнулась, быстро прижала его пальцы к мягким губам и освободила руку:
– Удачи вам, Джек.
Она повернулась и пошла прочь.
* * *
На следующий день, уже в Лондоне, Рейчел разбирала почту.
– Это тебе, – сказала она, протягивая Кейт два конверта.
Первый выглядел официально, в таких конвертах отправляют деловую корреспонденцию. Он был из архива Королевских военно-морских сил.
Уважаемая мисс Альбион!
Благодарим Вас за письмо, в котором Вы запрашиваете информацию об офицере Королевских ВМС Николасе Уорбертоне, состоявшем в списках команды корабля «Яркий» (ныне корабль Королевских ВМС «Дрейк») в период до и во время Первой мировой войны. У нас также имеются данные о том, что этот молодой офицер непродолжительное время служил на корабле Королевских ВМС «Милосердный», бывшем с 1917 по 1918 год минным тральщиком в акватории Шотландского моря. С сожалением должен сообщить Вам, что, по нашим сведениям, вышеупомянутый гардемарин был с позором уволен из Королевских ВМС, после того как был «уличен в проступках, недостойных звания офицера». Хотя факты, относящиеся к этому делу, весьма неопределенны и противоречивы, из документов явствует, что лишь вмешательство членов его семьи, а главным образом его отца, лорда Уорбертона, предотвратило надлежащее судебное разбирательство. В том скандале был замешан еще один гардемарин, который также был уволен из Королевских ВМС, а позже за свое недостойное поведение приговорен к тюремному заключению и отбывал срок в Портсмутской тюрьме. Весьма печально констатировать, что в структурах ВМФ, как, впрочем и во всей стране, существовали в то время подобные законы. С другой стороны, мне приятно сообщить Вам, что дело это закрыто и в настоящее время у нас, как и во всех других родах вооруженных сил, идет активная деятельность, направленная на полное устранение дискриминации представителей сексуальных меньшинств и на защиту права наших военнослужащих (как мужчин, так и женщин) на личную жизнь.
Надеюсь, что Вы вполне удовлетворены данной информацией.
Искренне Ваш,
капитан А. С. Хэмлер
Кейт еще раз перечитала письмо и нахмурилась.
Так, выходит, Николас Уорбертон был геем? В письме недвусмысленно об этом говорится. Но тогда… Что за странный набор: балетки с оторванным ремешком, фотография красавца-моряка, приходившегося сестрам Блайт сводным братом, коробочка для кокаина, значок тайной фашистской организации, изящный дорогой браслет… Что бы это все значило? Кейт вздохнула. Предметы из обувной коробки теперь еще меньше, чем когда-либо, казались ей связанными друг с другом.
Второе письмо пришло из галереи Ричарда Грина. Кейт разорвала конверт.
Внутри лежала открытка с рекламой закрытых торгов, на которые будут выставлены предметы из коллекции Монроу.
На обратной стороне по диагонали было написано:
Жду в галерее в пятницу, в 7 вечера. А. Монроу.
У Кейт вдруг закружилась голова, ноги стали как ватные. С бьющимся сердцем она порвала открытку и выбросила ее в мусорное ведро.
Рейчел тревожно перехватила взгляд племянницы.
– Что-то случилось? От кого это?