Бульвар был широким, оживленным, старые деревья большими кронами образовывали густую тень. В воздухе витали ароматы бензина и чего-то вкусно-гастрономического. Витрины лавочек были притягательны своей загадочностью – только с близкого расстояния обнаруживался обычный табачный магазин или газетный киоск. Аля шла квартал за кварталом, разглядывая город. Только на пересечении бульвара и большой широкой улицы она вспомнила, зачем вылезла из уютной мягкой постели. «Так, надо найти какой-нибудь магазин. Или рынок». Аля остановилась и осмотрелась. Потом решительно подошла к даме, которая стояла у светофора и готовилась перейти улицу. Аля прекрасно знала немецкий, хорошо английский и совершенно не знала французского. Общение с пожилой француженкой не принесло никакого результата. На вопрос Али дама улыбнулась, что-то пробормотала, а потом кинулась на проезжую часть, словно собиралась броситься под машину. Аля растерянно смотрела ей вслед. Оглянувшись, она обнаружила, что ни одного продуктового магазина нет, только мясная лавка. «Этак я долго буду бродить, а Юра умрет с голоду. Такси – вот что меня спасет, хотя, вероятно, и слегка разорит. Здесь, видно, любят зарабатывать на приезжих простаках, как у нас у трех вокзалов. Стоянка такси встретилась ей не скоро – возле указателя, что через несколько метров будет Дом инвалидов.
– Мне нужен большой универмаг, супермаркет, где можно купить продукты… И что-нибудь для кухни, – Аля вдруг вспомнила, что на их кухне она не видела ни одной кастрюли, ни одной сковородки, ни одной миски.
Таксист кивнул, и уже через полчаса Аля находилась в «Галерее Лафайет» – огромном магазине, который все посещают с одинаковым удовольствием – и парижане, и приезжие.
В огромном отделе хозяйственных товаров Аля купила плетеную корзинку – с такими ей уже встретились парижанки, и в их случае знаменитая Шанель «2.55» на плече совершенно не входила в противоречие с грубой плетеной соломой. Плетеная корзинка удобно висела на руке, и Аля теперь отправилась в отдел посуды. Одна маленькая, но очень дорогая медная кастрюлька, ковшик («Кашу утром варить»), чугунная сковородка, дуршлаг и сотейник. Аля еще долго рассматривала поварешки, столовые приборы, перечницы и солонки. Она пересмотрела все скатерти, салфетки и полотенца. В конце концов она выбрала маленькие красные салфетки, зачем-то взяла нож-колесико для резки пиццы и маленькую хлебницу, обтянутую холстинкой в цветочек. Пакеты оттягивали руки, а еще надо было купить продукты.
Французы любят хорошо и красиво поесть, Аля это поняла по мясным, колбасным, сырным прилавкам – они были живописнее палитры. От розового к красному, от бледно-сливочного до ярко-желтого, от темно-коричневого до нежно-терракотового. Аля вдохнула запахи и задумалась. Дело в том, что готовить она умела, но это умение распространялось на блюда, принятые в их семье. Они были просты – обычные супы, макароны, котлеты, каши. Еще они часто варили говядину с жирком и прожилочками – мать подавала ее холодной, порезанной на ломтики, с черным хлебом и луком. Еще у нее в активе были омлет и рисовая запеканка. Глядя сейчас на прилавки, Аля растерялась. Она никак не могла сообразить, что же все-таки можно приготовить сегодня на обед или на ужин. «Омлет отпадает – в самолете кормили. Мясо будет вариться долго, суп – нет, Юра вряд ли будет его есть. Суп можно и дома сварить. Надо что-то вкусное и необычное». Аля еще раз прошлась мимо прилавков и стала набирать все подряд.
Через два часа в ее плетеной корзинке лежали огурцы, баклажаны, лук-латук, масло, сыр, который завернули в три бумажки, два пакета и одну коробочку и который все равно издавал оглушительный запах перебродившего козьего молока. Аккуратно, на пластиковом лоточке в вощеной бумаге лежала светлая ветчина, а в баночках был легкий фромаж – домашний творожный сыр. Отдельно в сеточках лежали виноград и персики. Аля, совершенно забывшая, что она еще хотела одним глазком взглянуть на отдел женского белья, вышла из магазина. Опять такси, опять пробки, опять город, который все так же удивлял своими неожиданно возникающими фрагментами. Аля, сидевшая на заднем сиденье и придерживающая свои покупки, придумывала обед, но никак ничего придумать не могла – оказывалось, что какого-то компонента обязательно не хватает. «Есть молоко, нет сливок, есть баклажаны – не купила репчатый лук, да, говядину все-таки надо было купить… – Она посмотрела в окно. – Боже! Хлеб!» Аля оглянулась по сторонам – такси уже въезжало на Шерш-Миди. Из окна машины Аля увидела пекарню-булочную, в которой были выставлены большие овальные булки темного цвета.
– Стойте, я выйду! – Аля засуетилась. На тротуар она выгружалась долго – пакетов, пакетиков, сумок было много, а еще плетенка-корзинка, а еще телефон, который не помещался в кармане брюк. Аля неуверенно сделала несколько шагов, но поняла, что что-нибудь сейчас уронит. Она покачала головой и вдруг увидела, что из пекарни за ней наблюдает парень. Аля постаралась непринужденно улыбнуться, но это ей удалось с трудом – руки неловко вцепились в сумки и свертки. Но хлеб был обязательно нужен. Она в нерешительности постояла, и в это время на улицу выскочил этот самый парень.
– Пуалан?! – прокричал он ей.
– Что? – растерялась Аля.
– Пуалан?! – повторил парень и указал на огромные серые буханки.
– Да, – кивнула Аля. Хоть она и знала, что Юра не любит серый хлеб, но сейчас было не до пристрастий. Хлеба не было никакого.
Огромный круглый хлеб не вмещался ни в одну из сумок, ни в один из пакетов. Аля положила его под мышку и сделала несколько шагов к своему подъезду.
– Привет, жена, сейчас помогу…
Аля задрала голову и увидела Юру, который свесился через перила балкона.
Через пять минут он был внизу.
– Я думал, ты сбежала. Жена сбежала…
– Нет, я хотела тебя покормить. Вот даже кастрюлю купила… – Аля с облегчением отдала сумки мужу.
На кухне они все аккуратно сложили в холодильник, с тем чтобы в последний день все это почти нетронутое выбросить в мусорное ведро. В этот вечер они вышли на улицу, и город проглотил их – заманил огнями, запахами, пейзажами. Город позволил им притвориться парижанами, позволил испытать все прелести этой суетной, неяркой и очень элегантной жизни. Город приветил их и вовсе не собирался отпускать. Дворцы и музеи, бульвары и парки, магазины, бары, рестораны, наконец, просто улицы и улочки – город подарил им это все, включая страстные ночи в мансарде на улице Шерш-Миди.
В дорогой медной кастрюльке Аля не сварила ни одной картошки, ни одного яйца, ни даже сардельки. Точно так же она не воспользовалась сковородкой, ковшиком или круглым ножом для пиццы, не пригодились ей миска и салфетки. Только хлебница заняла почетное место на столе, а в хлебнице – знаменитый парижский пуалан, с которого Юра с удовольствием обгрызал корочку. Аля ничего не приготовила, но еще очень долго вспоминала эти свои первые покупки молодой жены.
Воспоминание второе. Мед и молоко Альбаррасина.
«Начинающий артист на капризы права не имеет!» – так говорили ее учителя в Зальцбурге. «Знаешь, ты можешь о себе думать все, что угодно, но ты всего-навсего артистка, а правила диктует зритель!» – так говорила мать. Аля слушала и соглашалась. Она была лишена капризов, а овации и частые приглашения выступить совершенно не кружили ей голову. Не кружили ей голову и гонорары, правда, злые языки из числа коллег эту покладистость и отсутствие меркантильности относили на счет удачного замужества. «Она замужем за русским олигархом», – шептались сплетники. Можно было подумать, что для европейца любой русский в хорошо сшитом костюме – уже олигарх. Аля не слушала эти сплетни – платить ей за выступления стали очень рано и платили хорошо. И вместе с тем она очень часто соглашалась выступать на благотворительных концертах. Аля это делала искренне, а не в надежде на имиджевые дивиденды.