– А что – мы на двух поедем?
– Да, в ресторане вас тоже охранять надо будет.
– Господи, от кого?
– Если бы знали, от кого, – не плыли бы в этой замечательной компании. А сидели бы по домам, чай пили.
– Да, это верно. Только вряд ли мы в ресторане увидим того, кто нам нужен. И вообще, вся эта затея мне кажется сомнительной. Ну, видимо, для отчетности необходимо.
– Это вы зря. Были случаи, когда ерунда, пустяк, замеченный свидетелем, был решающим. Потом, следствие иногда работает по техническим данным – камеры видеонаблюдения, регистраторы и прочее. Иногда идут логическим путем и разматывают клубок чисто теоретически. А иногда – только детали и свидетельство очевидцев.
– Похоже, у нас тот случай.
– Совершенно верно. Потому что мы проверили абсолютно всех, кто был на яхте, – они не могли. Более того, не были заинтересованы. И связи между ними не было. И эти люди убийцами быть не могли – не те истории жизни.
– А если мы и сейчас ничего не узнаем?
– Значит, будет еще одно нераскрытое дело и много неприятностей у начальства.
Они уже сошли на берег, где стояли две машины. Юрий в окружении охраны нетерпеливо поглядывал на яхту.
– Где вы были? Расстояние от каюты до трапа можно преодолеть за пять минут. Гектор уже минут пятнадцать как примчался.
– Но я же не Гектор, – резонно возразила Катя, а потом сурово добавила: – И зря он так спешил – его место во второй машине. Я договорилась.
– Почему, он нам и здесь не помешал бы, – почти возмутился Юра.
– Вы прониклись к этой собаке.
– Еще бы, она меня от смерти спасла!
– Я тоже в этом немного поучаствовала, – заметила Катя.
– И это я помню, но ведь мы сейчас о собаке говорили. Ладно, давайте рассаживаться по нашим лимузинам. Хотя, ей-богу, не понимаю, какой в этом толк.
До ресторана они доехали всего за несколько минут. За это время Катя успела два раза почти поссориться с Юрой. Она, сама того не желая, вдруг сделалась желчной. Вся эта затея с круизом на берегу ей казалась привлекательной. И когда она надевала шифоновое платье – тоже. Но сейчас Катя подумала, что она словно инструмент, который отложат в сторону, как только закончат работу. «Все это никуда не годится. Если он мне нравится или я даже влюбилась в него – это ведь ничего не значит. У него «свой круг». И дело даже не в деньгах. Дело в том, к чему привык человек. В какой среде ему комфортно. В конечном счете мы все выбираем удобство. Вот та же Аля – она ему соответствует. Я даже не могу сказать, кто бы ему больше и подошел. Звезда – это тип его женщины. У него даже поведение такое. Победительное. Ответить ему может только ровня. Хорошо маме – у нее появился Евграфов…» От этих мыслей Кате вдруг захотелось домой. Это лето, начавшееся с приключений, должно когда-то завершиться.
Обед прошел почти в молчании и, как показалось Кате, в недоумении. Что можно было восстановить в этом заведении?! Катя и Юрий сидели за тем же столом, Гектор – на балконе, только занавески предусмотрительно были собраны и подвязаны, а балконная дверь прикрыта – вечера теперь были уже прохладными.
– Ты сейчас похожа на хомяка, у которого отобрали мешок с зерном. Надутая, глазки такие злые, щеки ходуном ходят!
– Ничего я не злая. Правда.
– Злая. И мысли у тебя совсем не об ужине. Говори, не бойся, я следователю не пожалуюсь.
Катя улыбнулась против воли. В описании Юры она выглядела смешно, он был прав в своих наблюдениях, но делиться переживаниями ей не хотелось. Она попыталась что-то придумать, но ее опередили:
– Мне знакомо это состояние. Кажется, что система рухнула. И ты сам в этом виноват. Точно?
– Точно. Мне захотелось домой. Знаешь, как бывает осенью? Впрочем, ты мужчина, тебе не понять, – Катя улыбнулась. – Осенью хочется пересчитать банки с вареньем, проверить теплые варежки в шкафу у сына и вообще опять полюбить долгие домашние вечера и мелкие приятные хлопоты.
Катя помолчала, а потом продолжила:
– Неуютно мне здесь. Нет, – она отмахнулась от удивленного взгляда Юры, – не в ресторане. Мне неуютно вообще. В этой поездке, тем более я понимаю всю бессмысленность затеи. И следователю только надо изобразить какие-то действия. Пока мы тут дурака валяем, у меня простаивает магазин, а он все-таки кормит меня. Сына к школе готовить надо, с мамой посекретничать – у нее тоже в жизни всяких изменений полно. Одним словом, не здесь я душой. И потом, ты…
– Что – я?
– Ты? У тебя свои обстоятельства. Мы – как два попутчика, которые подъезжают к конечной станции следования. Еще вчера они были рады друг другу, были откровенны и даже приняли участие друг в друге. Но вот уже виден вокзал, и оба понимают, что их свела только дорога. А все, что было вчера в начале пути, – не больше чем игра. Я злюсь оттого, что в моей жизни мало что поменялось. У меня столько было дел, а ни одно не сделано. Я понимаю, что говорить это тебе не очень хорошо, ты ни в чем не виноват и слова можешь превратно истолковать.
– Не истолкую. Я почти ничего не знаю о варенье в шкафу, но я отлично понимаю, что такое «планы на жизнь». У меня было такое. С Алей. События, дела, люди – все кипело, но это было не мое. Это было ее. Я потом уже это понял. Но винить ее не стал – это ведь были моя проблема и моя ошибка. Я получал удовольствие от участия в ее жизни, а свое делать не успевал. И когда оставался один, ел себя поедом – мне казалось, что я тряпка, что я ничего не успеваю, не умею… Я сам себя ругал, а заодно и ее. Хотя и очень любил. Иногда мне казалось, что во всех моих проблемах виновата она. Я не понимал, что жертва, которую я приносил, была добровольная. Мне не хотелось в это верить. Мне вообще не хотелось верить, что это – жертва. И еще. Я страшно уставал. Я уставал от погруженности в чужие дела, они занимали все мои мысли, мое время и отнимали все силы. На остальное времени уже не хватало. Ничего удивительного, что после добровольного жертвоприношения сводит скулы от досады и усталости.
– Ты все правильно объяснил. И, главное, не обиделся.
– А тут не на что обижаться. Люди так устроены. Почти все. Не волнуйся. Вернемся в Москву, и будешь считать варенье в своем шкафу, а я начну залечивать раны и искать работу. Все вернется на свои рельсы. До следующего раза.
– Что значит – до следующего раза?
– А то, что без этого мы все не можем. Это участие в чужой жизни и есть так называемая личная жизнь. Парадокс, понимаешь ли.
Юра улыбнулся, а Кате стало неудобно. В конце концов, не так много она и сделала для этого человека, чтобы обижаться. И тон его сейчас был понимающим, успокаивающим, таким тоном говорят неравнодушные люди.
– Катя, у меня предложение. Давай отпросимся у этих стражей и вернемся в город пешком. Возьмем Гектора. Собака совсем скисла, – Юра кивнул на пса, который совершенно не знал, чем себя занять, – даже занавески убрали.