Однако долго думать об этом было некогда – тот самый силач с воинственным кличем метнул в сторону ладожан тяжелое копье, и клин устремился вперед. Стена ладожских щитов стояла неподвижно, ожидая врага; воздух заполнил сплошной крик сотен отчаянных голосов. В последний миг, когда острие клина уже почти уперлось в щиты, стена качнулась навстречу чудовищу, ощетинившемуся сотней железных жал мечей и копий. Это было самое страшное мгновение всякого боя: когда видишь это смертоносное чудовище перед собой и понимаешь, что столкновения не избежать, не уйти, даже если захочешь. А потом бояться станет уже некогда.
Клинок ударил о щит, умбон об умбон. Клин пришельцев проломил первый ряд Рериковой дружины, воины под волчьим стягом рвались туда, где в третьем ряду колыхался на ветру стяг самого Рерика, «Черный Ворон».
И словно сама Марена распростерла над полем битвы свой черный плащ: как-то сразу потемнело, но только женщины на стене крепости имели время оглянуться и заметить, как приближается сплошная темно-синяя стена грозовых туч. В этих местах грозы всегда приходят так – стеной. Пророкотал громовой раскат, но бьющиеся едва ли слышали его за шумом сражения. Мелькнула молния, и люди в крепости стали указывать на небо – сам Перун приближался, чтобы принять участие в бою.
Рерик стоял в третьем ряду войска, окруженный своими телохранителями; волчий стяг противника был тоже в третьем. Тело само совершало привычные уверенные движения, хотя голова немолодого конунга кружилась и ноги слабели. Волчий стяг был уже совсем близко, и под ним сразу приковывал к себе внимание рослый, крепкий воин, вооруженный ростовым топором; верхнюю часть его лица прикрывал наносник шлема, но общий вид был весьма свирепый. Благодаря росту и стати вожаком многие противники считали именно его и именно к нему стремились. Но взгляд Рерика вдруг зацепился за другого, сердце дрогнуло. Вот великан нанес удар по знаменосцу, и тот упал, роняя стяг. Рерик сделал шаг навстречу, принимая удар топора на щит, в ответ ударил великана по ноге и даже успел развернуться, чтобы прикрыться от меча второго противника справа. При этом он неизбежно открыл правый бок и едва успел глянуть в ту сторону, как к нему устремилось хищное жало копья.
И только в самый последний миг Рерик успел увидеть того, кто это копье держал, – воина среднего роста, в кольчуге, из-под которой виднелся неровный подол кожаной рубахи. На плечевой перевязи у него был меч, за спиной на ремне висел щит, но орудовал он копьем, которое держал обеими руками и очень ловко с ним управлялся. Лица его под шлемом с полумаской Рерик рассмотреть не мог, но что-то знакомое сразу померещилось ему в движениях, во всей повадке этого человека. Некое сходство с Хаконом, хотя тот был выше ростом, сразу бросилось в глаза, и сердце вдруг так заболело, что Рерик пошатнулся еще прежде, чем копье ударило его под ребра справа.
Рерик упал назад, но, к счастью, рядом оставалось еще достаточно много его людей. Раненого вождя подхватили, прикрыли щитами, потащили назад.
– Рерик убит! – закричал кто-то.
Что было дальше, Рерик, теряя сознание, не видел, но к тому времени битва превратилась в беспорядочную свалку. Плотно перемешанные, оба войска сместились назад, ближе к жилой части. Теснились между постройками, и в давке уже невозможно было толком действовать даже мечами и топорами, не имея размаха, не говоря уж о копьях и бродексах. Ладожане отступали по Варяжской улице назад к крепости, норвежцы преследовали их, но без всякого порядка: молодому вождю не хватило опыта, чтобы удержать битву в руках, даже когда она складывалась в его пользу. Больше всего его занимало сейчас преследование отца, которого он узнал по шлему – старинному британскому шлему, привезенному из походов и украшенному змеем на гребне. Его называли Бронзовый Змей, и рассказы о нем Хельги слышал с самого детства.
Зато Витонег Домагостич, младший брат Велема и старший из мужчин воеводской семьи, оставшийся дома, не растерялся – первые набеги из-за моря он пережил еще в детстве. За тыном возле моста через Ладожку дожидалась заранее приготовленная телега, набитая всякой горючей дрянью – старой соломой, древесным мусором, и все это было щедро полито смолой. Видя, что битва скоро будет проиграна и надо отступать, Витонег приказал вытолкать телегу к мосту и поджечь. Ладожане, повинуясь звуку рога, бежали через мост назад к крепости, над мостом поднимался черный душный дым. Битва продолжалась и на мосту, и за мостом, но теперь своим помогали лучники, оставленные на стене крепости. С потерями, но все же ладожанам удалось оторваться; горящая и чадящая телега преградила основному войску урман путь через мост, а тем временем ладожское войско, в полном беспорядке отступая, втянулось в крепость, ворота закрылись.
И тут хлынул дождь, заливая глаза и ухудшая обзор тем, у кого он и так из-за шлема был не лучший. Дождем залило и погасило телегу, и урмане сбросили ее с моста. Некоторые дворы за рекой, подожженные пришельцами и начавшие было дымить, тоже погасли. Тянуло мокрым запахом гари и дыма.
Ладожская крепость была невелика и отрезала конец мыса над впадением Ладожки в Волхов. С двух сторон ее защищали крутые берега, вдоль которых тянулся частокол, а с третьей, со стороны берега, – каменная стена, сложенная из серовато-белых известняковых плит. В этой же стене имелись ворота с деревянной башней.
Со времени постройки крепости сам Рерик жил там же – в просторном доме, вмещавшем челядь, семью и дружину. Когда вождя на носилках из двух щитов и копий принесли в крепость, навстречу, прямо под ливень, выбежали обе его внучки – Утушка и Малова, вместе с другими женщинами наблюдавшие битву со стены. Они уже услышали, что Рерик убит, и встретили его горестными воплями, но телохранители замахали свободными руками, давая понять, что все еще не так безнадежно. Раненого уложили в доме, немедленно прибежала Льдиса Вологоровна, одна из лучших знахарок, а все нужное для перевязок женщины заготовили заранее на все войско.
Рана оказалась не очень глубока – на Рерике была кольчуга, которая хоть и не устояла под прямым ударом копья, все же ослабила напор клинка. У него было сломано два ребра, но сердце и легкие остались не задеты. Льдиса возилась долго – промывала рану отварами очищающих и заживляющих трав, перевязывала, шептала заговоры то по-словенски, то по-варяжски. В это время весь дом был уже полон женщин, занимающихся тем же – раненых хватало. Все, не исключая и Предславу, перевязывали, поили, успокаивали; у всех на засученных рукавах и белых льняных подолах тревожно краснели пятна свежей крови. В стороне под стеной лежало четыре тела – тех, кого успели донести живыми, но кто скончался уже в крепости. Воята, мокрый насквозь, с кровоточащей ссадиной на подбородке, с кровавым пятном на груди под ключицей, носился по крепости, отбирая и расставляя уцелевших на стене. Рерик заранее предупреждал, что урмане могут иметь опыт взятия крепостей – причем таких, по сравнению с которыми ладожская просто смешна. Но пока ничего похожего не наблюдалось – пришельцы отступили назад за мост и, насколько было видно, оставались поблизости, на другом берегу Ладожки. Ища спасения от вставшего сплошной стеной дождя, они кинулись под защиту построек, больше не пытаясь их поджигать. Но все же они захватывали дома только за Ладожкой: не зная точно, сколько людей осталось в крепости и насколько они еще способны сопротивляться, халогаландцы опасались вылазки и не решались переходить мост, что затруднило бы им отступление к своим. Вокруг моста и за ним под дождем осталось немало мертвых тел – как словен и здешних варягов, так и урманов.