Но вот обед кончился, гости вернулись в залы. Настроение сделалось непринужденнее и веселее; общество разбилось на группы, всюду слышались смех, говор, толпа двигалась по залам, постоянно перемешиваясь, так что трудно было отыскать в ней кого-нибудь. Барону Эрнстгаузену, к его досаде, пришлось убедиться в этом на опыте: дочь его была неуловима.
Вальтенберг отвел свою даму в зимний сад и, продолжая начатый за обедом разговор, сидел рядом с нею. Вдруг туда вошли жених и невеста. Вольфганг остановился при виде их, потом холодно поклонился Вальтенбергу, тотчас вставшему, чтобы уступить место невесте, и сказал:
– Алиса жалуется на усталость и хочет немножко отдохнуть в тишине зимнего сада… Мы не помешаем?
– Кому? – спокойно спросила Эрна.
– Вам и господину Вальтенбергу: вы так заняты разговором, и нам было бы очень жаль…
Вместо ответа Эрна взяла Алису за руку и притянула ее на диван рядом с собой.
– Ты права, Алиса, тебе надо отдохнуть, и более крепкому человеку было бы нелегко служить центром такого праздника.
– Мне хотелось уйти лишь на несколько минут, – сказала Алиса, – но, боюсь, мы действительно помешали: наш приход заставил господина Вальтенберга прервать, наверное, очень интересный рассказ.
– Я рассказывал о своем последнем путешествии в Индию, – вступил в разговор Вальтенберг, – причем воспользовался случаем, чтобы высказать баронессе Тургау просьбу, с которой мне хотелось бы обратиться и к вам. За десять лет, проведенных мною вдали от Европы, я собрал довольно много чужеземных редкостей; я отсылал их домой, и теперь из них образовался настоящий музей, который я поручил привести в порядок сведущему человеку. Могу ли я надеяться на ваше посещение? Само собой разумеется, и на ваше также, господин Эльмгорст! Я могу показать немало интересного.
– Боюсь, что время не позволит мне воспользоваться вашим любезным приглашением, – ответил Эльмгорст вежливым тоном, от которого веяло ледяным холодом. – В моем распоряжении всего несколько дней до отъезда.
– Вы уезжаете? Так скоро после помолвки?
– Я должен ехать, потому что при теперешнем положении работ не могу взять отпуск на более продолжительное время.
– И вы согласны на это? – обратился Вальтенберг к Алисе. – Полагаю, что в таких случаях право решать принадлежит невесте.
– Право решать принадлежит долгу, по крайней мере, в моих глазах, – возразил Вольфганг.
– Вы так серьезно относитесь к нему даже и теперь?
Глаза Вольфганга блеснули: он понял «даже и теперь», а также взгляд, который встретился с его взглядом. Несколько часов назад он видел тот же взгляд на другом лице. Гордый человек стиснул зубы: второй раз напоминали ему сегодня, что в глазах общества он – только «будущий супруг Алисы Нордгейм, который может откупиться деньгами своей невесты от взятых на себя обязательств.
– Для меня всякий долг – дело чести, – холодно возразил он.
– Да, мы, немцы, фанатики долга, – небрежно сказал Вальтенберг. – Я до известной степени эмансипировался на чужбине от этой национальной особенности. О, фрейлейн, опять этот укоризненный взгляд! Своей откровенностью я, пожалуй, окончательно уроню себя в ваших глазах. Но вспомните, что я явился из совершенно иного мира и буквально одичал по европейским понятиям.
– Что касается ваших воззрений, вы, кажется, действительно одичали, – ответила Эрна шутя, но довольно резким тоном.
– Что ж, меня надо опять превратить в человека, – засмеялся Вальтенберг. – Может быть, найдется милосердный самаритянин, который возьмется за мое воспитание? Как вы думаете, стоит браться или нет?
– Алиса, неужели ты в состоянии выносить эту удушливую атмосферу? – спросил Эльмгорст с едва скрываемым нетерпением. – Я боюсь, что она для тебя вреднее, чем жара в залах.
– Но там так шумно, – возразила Алиса. – Пожалуйста, Вольфганг, посидим еще.
Жених сжал губы, но ему оставалось только покориться так ясно выраженному желанию невесты.
– Здесь тропическая температура, – сказал Вальтенберг, пожимая плечами.
– Да, угнетающая и расстраивающая нервы всякому, кто привык дышать полной грудью.
Реплика прозвучала почти грубо, но тот, к кому она относилась, как будто не заметил этого; его глаза по-прежнему были устремлены на Эрну, когда он ответил:
– Пальмам и орхидеям она необходима. Взгляните, они восхищают взор даже здесь, в неволе, а в могучем тропическом мире, где они растут на свободе, это захватывающее зрелище.
– Тропический мир должен быть прекрасен, – тихо проговорила Эрна, мечтательно скользя взглядом по роскошным чужеземным цветам.
– Вы долго были на Востоке, господин Вальтенберг? – спросила Алиса своим вялым, безучастным голосом.
– Несколько лет. Я дома почти во всех частях света и могу похвастать, что проникал даже в самую глубь Центральной Африки.
– Как член научной экспедиции? – спросил Эльмгорст.
– Нет, это никогда меня не привлекало. Я ненавижу всякое стеснение, а, участвуя в экспедиции, невозможно сохранить личную свободу. Тут ты связан и в выборе цели путешествия, и своими спутниками, и многим другим; я же привык сообразовываться лишь с собственной волей.
– Вот как! – На губах Вольфганга появилась почти презрительная улыбка. – Прошу извинить, я думал, что вы ездили в Африку как пионер науки.
– Боже мой, как серьезно вы все это принимаете, господин Эльмгорст! – насмешливо воскликнул Вальтенберг. – Неужели каждый должен непременно работать? Я никогда не гнался за славой исследователя, а просто впитывал в себя красоту необъятного, вольного мира и черпал силы и молодость из этого волшебного источника; если бы я должен был извлекать из него пользу, он утратил бы для меня всякую поэзию.
Эльмгорст пожал плечами и ответил делано равнодушным тоном, в котором звучало что-то оскорбительное:
– Ну что ж, весьма удобный способ устраивать свою жизнь, но мне он был бы не по вкусу, и вообще доступен лишь весьма немногим: для этого необходимо обладать достаточными средствами.
– Не так уж безусловно необходимо, – возразил Вальтенберг таким же тоном, – можно иной раз разбогатеть и благодаря какому-нибудь счастливому случаю.
Эльмгорст поднял голову с таким рассерженным выражением, что, несомненно с его языка готов был сорваться резкий ответ, однако Эрна предупредила его, быстро дав разговору другой оборот.
– Право, я боюсь, что дяде придется отказаться от надежды примирить вас с Европой, – сказала она Вальтенбергу. – Вы так увлечены своим волшебным тропическим миром, что все на родине кажется вам маленьким и жалким. Я думаю, даже к нашим горам вы останетесь равнодушны, но здесь вы найдете во мне решительную противницу.
Вальтенберг обернулся к ней; вероятно, он сам почувствовал, что зашел слишком далеко.