Он покосился в угол, где стоял большой гвоздодер Чебрикова. Парень все никак не мог собраться прикрутить ручку на люк подпола. Точнее, никак не находил подходящей ручки, о которую потом не придется спотыкаться. И все это время он открывал подпол, подсовывая в щель между досками гвоздодер. У него там соленья, варенье, компоты, которыми снабжают родители. Что ж, подойдет и гвоздодер.
Выбирая места на дощатом полу, где он не скрипел, Гуров осторожными шагами подошел к двери и взял гвоздодер. Хорошее дело деревенский дом. В нем есть сени. И выйти из комнаты на улицу можно, не привлекая внимание бьющим из открытой двери светом. Или не надо, скажем, выключать свет в комнате, прежде чем выходить.
Дверь за спиной закрылась тихо и очень плотно. Теперь нашарить в темноте ручку двери, ведущей из сеней на улицу. Не получить бы по голове, подумал Гуров. Мысленно он похвалил Чебрикова за аккуратность. У парня никогда не скрипели двери. Он всегда их старательно смазывал и в служебном помещении, и в своей жилой половине.
Ночь встретила Гурова холодной темнотой. Он поежился в одной рубашке, пригнулся и тихо шагнул через две ступени на землю. Вот ступени у Чебрикова скрипели ужасно. Да, точно, под окнами участкового пункта кто-то топтался и шелестел одеждой. Лев двинулся вдоль дома и, обойдя забор, увидел темную фигуру. Человек озирался по сторонам, причем озирался явно боязливо. Что за чертовщина?
Вглядываясь в ночь вокруг, Лев выпрямился и шагнул прямо к нему. Человек мгновенно обернулся, и сыщик увидел блестящие глаза, смотревшие на него с каким-то нетерпением.
– Вы?
– Ох, как вы меня напугали, Лев Иванович! – Голос Вероники Андреевны прозвучал взволнованно, даже немного дрожал. От холода?
– Что вы здесь делаете? – удивился сыщик, подходя к ней.
– Я просто шла мимо, а потом… потом я испугалась. Мне показалось, что в темноте кто-то есть. Подумала, что вы с Володей здесь… должны быть здесь…
– Здесь никого нет, – уверенно заявил Гуров, пряча за спину гвоздодер. – Вам показалось. И чего вы, Вероника Андреевна, по ночам одна ходите?
– Я? – Женщина в замешательстве шагнула к нему ближе. – Я навещала знакомую, она немного приболела. А вы переживаете за меня или мне показалось?
– Конечно, переживаю, – улыбнулся Лев, стараясь незаметно поставить гвоздодер рядом с собой и прислонить к стене дома. Он начал немного замерзать в одной рубашке, и его голос предательски задрожал. – Даже в вашем спокойном поселке все равно не стоит в такое время ходить так поздно.
Гуров сначала хотел сказать «ходить одной», но вовремя изменил провокационную формулировку. Женщина вполне могла заявить ему, что ей больше не с кем ходить, раз она живет одиноко. И нет у нее никакого мужчины. Черт, теперь придется ее провожать! Ох, как не вовремя она тут появилась! Пришлось дружески коснуться женского плеча рукой и произнести:
– Вероника…
Больше Гуров не успел ничего сказать. Он слишком поздно понял, что предательскую дрожь в голосе, вызванную забирающимся под рубашку холодом, и невинное прикосновение к женскому плечу Вероника Андреевна поняла совершенно иначе. Она вдруг обвила его шею руками и припала к его губам влажным жадным поцелуем. Опешивший от неожиданности сыщик не сразу сообразил, как ему поступить. В его руке все еще болтался гвоздодер, но и второй, свободной рукой он не решился отстранить от себя женщину. В данной ситуации это было бы расценено, как… Вероника Андреевна явно почувствовала бы себя униженной. Но, с другой стороны, он ведь не давал никакого повода для подобного поведения и жарких поцелуев.
Вот теперь и думай, как выбраться из щекотливой ситуации…
Эти мысли вихрем пронеслись в голове, и Гуров был готов уже отпихнуть от себя теряющую голову женщину, как неожиданно пришло спасение в образе лейтенанте Чебрикова. Знакомая походка и знакомый силуэт замаячили на улице.
– Лев Иванович? – окликнул издали Чебриков. – Это вы?
– Я, Володя, – поспешно ответил сыщик.
Библиотекарша выскользнула из рук Гурова, успев шепнуть: «Я жду тебя», и понеслась по улице в сторону центра. Гуров облегченно вздохнул и тыльной стороной ладони вытер пот со лба. Чебриков подошел, проводив удивленным взглядом женскую фигуру, потом посмотрел на полковника, на гвоздодер в его руке и тихо засмеялся.
– Хватит ржать, – буркнул Лев и поспешил в дом. – Весело ему!
– Да я ничего, Лев Иванович, – извиняющимся тоном сказал участковый, – я все понимаю. Я про гвоздодер только не понял. Отбиться не удалось, она вам пистолет в живот наставила?
Зайдя в дом, Гуров поставил гвоздодер на место и потянул с вешалки куртку. Чебриков молчал, явно ожидая рассказа. Пришлось реабилитироваться и рассказывать первую половину правды. Про шаги на улице, про чувство опасности, про отсутствие оружия. Как вышел на улицу, но увидел там Веронику Андреевну, которой камушек попал в сапог. Этот шум его и привлек. Потом женщина ушла, перебросившись с ним несколькими фразами. Вот и все. Про поцелуй и женские фантазии, которые привели библиотекаршу к участковому пункту, Гуров умолчал.
– Ну, короче, – начал Чебриков, налив себе в кружку холодной воды из чайника и залпом осушив. – Поговорил я отдельно с Захаровым и отдельно с Полупановой. Захаров отнекивается, хотя ссоры не отрицает. Прямо ничего не говорит, только посмеивается: а вдруг, мол, я сам упал, а вдруг там камень, а вы из-за меня человека посадите. Я ему говорю, что Бочкин может его подкараулить и нанести увечье посерьезнее, а Захарову все трын-трава. Говорит, что сам с Пашкой помирится. Мол, одноклассники, и все такое. Тут я его поймал на слове – раз он сказал, что помирятся, значит, и ссора была. А он мне про очевидное, Бочкин ведь ему при нас угрожал.
– Можно сказать, что Захаров не стал свидетельствовать ни против себя, ни против Бочкина? Так?
– Так. Причины ссоры он мне так и не назвал. А вот Оксана все выпалила, как из пулемета. Правда, она и Бочкина жалеет, и Захарова тоже. В протоколе, говорит, расписываться не буду, а на словах скажу, что Пашка ревнивый. О чем они там между собой говорили, что обсуждали, почему Бочкин взбеленился на Игоря, она не знает. Но полагает, что из ревности.
– В общем, и тут ты ничего толком не выяснил, – констатировал Гуров.
– Ну, как вам сказать. Выводы вполне определенные. Оба за ней ухлестывают, а предпочтение она отдает Захарову. Но это не ее слова, это мои выводы. Они оба не хотят, чтобы Павел пострадал. Вот примерно так.
– Ладно. Давай, Володя, спать, а завтра с утра со свежей головой начнем допрашивать Бочкина. Может, за ночь он немного одумается.
Бочкин сидел на лежанке, свесив ноги и облокотившись спиной о стену камеры. Гуров, предъявив служебное удостоверение, представился ему, но Бочкин на него даже не посмотрел. Его глаза скользили по стенам, по прутьям решетки, по полу кабинета. Видно было, что парень о чем-то лихорадочно думает, но лицо его оставалось непроницаемым. Он даже не был зол или раздражен. Вчера поздно вечером, когда Чебриков его сюда запирал, эмоций из Павла лезло на порядок больше.