– Спасибо, что играешь им, – поблагодарил Джона. – Я чувствую, как их дух воспаряет от твоей музыки. И мой тоже.
– Я буду играть каждый вечер, если не найдется других дел, – пообещал Рожер.
– Благослови тебя Создатель. Твоя музыка вселяет в них силы.
– Жаль, в меня не вселяет. Иногда даже словно вытягивает.
– Ерунда, – отрезал Джона. – Сила духа не имеет границ, ею можно делиться без опаски. Создатель всем нам дарует силу и слабость. Почему ты испытываешь слабость, дитя?
– Дитя? – рассмеялся Рожер. – Я не принадлежу к твоей пастве, рачитель. У меня своя скрипка, у тебя – своя.
Он указал смычком на тяжелый Канон в кожаном переплете, который Джона держал в руках.
Рожер знал, что незаслуженно обидел рачителя, но у него было плохое настроение и Джона напрасно повел себя снисходительно. Он думал, что праведник накричит на него, и приготовился дать отпор. Ему даже хотелось этого.
Но Джона не осерчал. Он сунул книгу в сумку, в которой ничего другого не носил, и раскинул руки, показывая, что они пусты.
– Тогда я просто друг. И тот, кто понимает твою боль.
– Да откуда тебе понять мою боль? – вспылил Рожер.
– Я тоже люблю ее, Рожер, – улыбнулся Джона. – Она сводит мужчин с ума. Она приходила в Праведный дом почти каждый день, чтобы читать, и мы беседовали часы напролет. Я видел, как она вздыхает по мужчинам, которые ее недостойны, и даже не замечает, что я тоже мужчина.
Рожер попытался сохранить маску жонглера, но искренность в голосе Джоны пробила его оборону.
– И как ты справился? Как сумел разлюбить?
– Создатель сотворил любовь не терпящей условий. Любовь делает нас людьми. Отличает нас от подземников. Любовь драгоценна, даже если безответна.
– Ты до сих пор ее любишь?
Джона кивнул:
– Но свою Вайку и наших детей я люблю еще больше. Любовь бесконечна, как бесконечен дух. – Он положил руку Рожеру на плечо. – Не трать годы попусту, сожалея о том, чего не было. Дорожи тем, что есть. И если тебе захочется поговорить с тем, кто понимает твои тяготы, приходи. Обещаю не вынимать Канон из сумки.
Он хлопнул Рожера по плечу и ушел. Рожеру показалось, что с него свалилось тяжкое бремя.
Рожер подошел к домику Лиши. Окна светились, передняя дверь была открыта. Несмотря на свой меченый плащ, Рожер удерживал подземников игрой на скрипке, а значит, Лиша давно услышала его приближение.
Это был их общий ритуал. Лиша всегда работала допоздна и открывала дверь при первых звуках скрипки. Когда Рожер входил, она читала или вышивала, растирала травы или ухаживала за растениями.
Рожер убрал смычок со струн, ступил на меченую тропинку, и в морозной ночи воцарилась тишина, если не принимать в расчет далекого ора демонов. Но в промежутках между криками Рожер расслышал плач.
Лиша свернулась клубком в древнем кресле-качалке, укутавшись в рваную старую шаль. Кресло и шаль принадлежали ее наставнице, Бруне, и Лиша привычно черпала в них силы, когда ее терзали сомнения.
Ее глаза опухли и покраснели, скомканный носовой платок насквозь промок. Рожер взглянул на Лишу и понял, что́ имел в виду Джона, когда советовал дорожить тем, что есть. Даже в самую тяжелую минуту она открыла ему дверь. Кто еще из ее мужчин может этим похвастаться?
– Ты больше не злишься на меня? – спросила Лиша.
– Ну конечно нет. Мы просто немного повздорили, вот и все.
Лиша вымученно улыбнулась:
– Это хорошо.
– Твой платок промок.
Рожер дернул запястьем, вытащив из рукава один из множества разноцветных платков. Он протянул его Лише, но, когда она хотела взять, подкинул платок в воздух, быстро добавив к нему еще несколько словно из ниоткуда. Он принялся жонглировать платками. В воздухе повисло разноцветное колесо. Лиша смеялась и хлопала в ладоши.
Аррик, учитель Рожера, умел жонглировать всем подряд, но Рожер с искалеченной рукой довольствовался платками.
– Выбери цвет.
– Зеленый, – сказала Лиша и не успела глазом моргнуть, как Рожер выхватил из круга платок и бросил ей – ткань будто сама выскочила из разноцветного водоворота! Рожер поймал и спрятал остальные платки, пока Лиша вытирала лицо.
– Что случилось? – спросил он.
– Мало того что демоны охотятся на нас по ночам, теперь еще и люди убивают друг друга при свете дня. Арлен хочет, чтобы мы сражались с теми и другими, но разве я могу его поддержать?
– А у тебя есть выбор? Если он прав, то Дневная война найдет нас, поддержим мы его или нет.
Лиша вздохнула и плотнее завернулась в шаль, хотя в доме было уютно и тепло благодаря особым меткам вокруг двора.
– Помнишь ту ночь в пещере?
Рожер кивнул. Это было прошлым летом, через несколько дней после того, как Меченый спас их на дороге. Они втроем укрылись в пещере от дождя, и тогда Лиша узнала, что Рожер и Меченый убили разбойников, которые ограбили их и изнасиловали Лишу. Она разгневалась и назвала своих товарищей убийцами.
– Знаешь, почему я так озлилась на вас с Арленом?
Рожер помотал головой.
– Потому что я могла сама убить тех мужчин, если бы захотела.
Она достала из кармана платья тонкую иглу, смазанную чем-то зеленым.
– Я ношу с собой эти иглы, чтобы убивать бешеных животных. Держу их в кармане платья, потому что они слишком опасны, чтобы хранить в свертке с травами или даже в фартуке, который я иногда снимаю. Укол такой иглы – верная смерть, и даже царапина может рано или поздно прикончить.
– Впредь остерегусь тебе перечить, – пошутил Рожер, но Лиша не улыбнулась.
– Я держала такую иглу, когда швырнула слепящий порошок в главаря. Если бы уколола немого, когда он меня схватил, он бы умер прежде, чем главарь успел бы опомниться, и его я тоже могла ударить.
– А я бы расправился с третьим. – Рожер поднял пустую руку и внезапно в ней оказался нож. Он ткнул им в воздух и ловко крутанул лезвием. – И что тебе помешало?
– То, что одно дело – убить подземника, и совсем другое – человека. Даже плохого. Я хотела. Иногда я вспоминаю тот день и жалею, что не убила. Но когда дошло до дела, я не смогла.
Рожер взглянул на нож, вздохнул и опустил его обратно в специальные ремни на предплечье. Он застегнул манжету.
– Я бы тоже, наверно, не смог, – с грустью признал он. – С пяти лет учусь обращаться с ножом, но все это фокусы. Я никого даже не поцарапал.
– Поняв, что не смогу этого сделать, я просто перестала сопротивляться. Да я даже плюнула себе в ладонь, чтобы смочить между ног, покуда первый развязывал штаны. Но даже когда меня оставили рыдать в грязи, я не жалела, что не убила их.