— Значит, так? — осведомилась Александра.
— Да — так. Я вам бесконечно благодарен за заботу и продление моей жизни на час-полтора, но пора это уже и заканчивать…
— Эй, — донеслось с улицы. — Вы там не забыли обо мне?
— А я надеялся, что это мне приснилось, — пробормотал Трубецкой. — Какая неприятная компания мне выпала для последних минут жизни… Слепая истеричка, влюбленный идиот и сволочь капитан… Как там у вас говорят? Курва-мать?
Александра вздохнула и не ответила.
В принципе, перед ней можно было бы и не выпендриваться, все она прекрасно понимает, и эта бравада… вроде как оскорбительная бравада Трубецкого понятна ей насквозь… И то, что князь пытается отогнать ее прочь, как надоедливую собачку, демонстрируя свою злость, — ей понятно. И Томашу — тоже понятно. И кстати, им понятно, что смысла погибать вместе с Трубецким нет никакого, они ему ничего не должны вроде бы… Александра — так точно не должна.
— Живым сдаваться им мне нет никакого резона, — сказал тихо Трубецкой. — Вы уйдете, я дождусь, когда они начнут штурм, может, если повезет, подстрелю одного-двух… хорошо, в поляков стрелять не стану… А потом что-нибудь придумаю с заряженным пистолетом и своим виском. Бац — и все. И капитан Люмьер посрамлен. А я проиграю войну Наполеону Бонапарту, что, кстати, не так уж и позорно, ему кто только не проигрывал… А вы, если вас не затруднит, извинитесь за меня перед мужиками, скажете Чуеву, чтобы артельные деньги раздал им… А мою долю… Если не побрезгуете, возьмите себе. Там, наверное, хватит, чтобы дом отстроить. Мальчишек к себе моих заберите, Кашку и Антипа… выкупите и дайте вольную… придумайте что-нибудь… Им учиться нужно. И вот Бочанеку тоже. Вы сможете это сделать?
— Эй, князь! — снова донеслось снаружи. — Вы меня слышите? Я подхожу, не вздумайте стрелять…
— Пошел ты к черту! — крикнул Трубецкой в окошко. — Видеть тебя не желаю!
Люмьер стоял шагах в десяти от бани. В мундире, без головного убора, без сабли, с факелом в руке.
— Какого дьявола тебе нужно, капитан?
— Хочу поговорить, — ответил Люмьер. — Живым же вы сдаваться не станете… Слишком много разного накопилось у Великой Армии по вашему поводу. Я даже до штаба вас не доведу, просто порвут на куски… Вы понимаете?
— Естественно.
— И жизнь я вам обещать не могу, Сергей Петрович, — сказал Люмьер. — Мы можем только поболтать, как старые знакомые, обсудить кое-что, меня интересующее, а там… Я, если хотите, могу дать слово чести, что не попытаюсь на вас напасть… Мне ведь смысла нет, как вы понимаете…
— Почему же? Взять живым самого князя Трубецкого! Может, в звании повысят… Вы хотите стать майором?
— Я один понимаю, что вы несете чушь? — спросил Люмьер.
— Тоже мне — самый умный нашелся… Конечно, чушь несу! А что вы еще прикажете мне делать?
— Впустить меня внутрь. Одновременно отпустить даму, которую вы бессовестно используете в качестве щита… Мы поговорим, можно сказать — поболтаем, потом я уйду, и делайте что хотите. Как мне почему-то кажется, вы будете стреляться? Не так?
— Умный вы очень, — буркнул Трубецкой. — Подождите минутку, я сапоги почищу…
Трубецкой оглянулся в ту сторону, где в темноте сидела на лавке Александра.
— Слышали? Забирайте Томаша — и выходите. Если вам так будет спокойнее — дождитесь, когда он зайдет сюда, и тогда только выходите… Может, если я скручу капитана, то получится еще немного потянуть время, а там…
Вряд ли, сам себе мысленно возразил Трубецкой. На пожар лучше не надеяться. Полыхнет, конечно, этой ночью, но разгорится только к завтрашнему дню… Вот ведь сколько полезной информации в голове, а ничего не поможет. Либо придется подохнуть до начала катастрофы, либо суетиться вместе со всеми в самый разгар — дурацкий каламбур — московского пожара.
Получается суета, суета сует и ничего, кроме суеты.
А так хоть с капитаном поговорю.
— Помоги мне, — сказала Александра.
Трубецкой дернулся, чтобы подать ей руку, но вовремя сообразил, что обращается она к Томашу. Тот бросился, свалив какую-то бадью на пол. Плеснула вода.
Без прощаний, мысленно взмолился Трубецкой. Пронеси, господи, мимо меня чашу сию… Пусть она просто пройдет мимо, не сказав ни слова. Он сделал все, что мог, чтобы обидеть ее. Пусть обиженная и уйдет. Хотя… Как он мог обидеть ее сильнее, чем тогда, в июне? И на его руках кровь ее отца и братьев. Даже если одного из них убил ротмистр — все равно. Даже если там все происходило по-честному — не то что перед ее домом. Это неважно. Она должна его ненавидеть. Но попыталась спасти ему жизнь.
Пусть этот крест будет ему по силам! Нет!..
Александра остановилась возле Трубецкого. Подняла руку, осторожно провела пальцами по лицу. Князь зажмурился и ждал, когда эта пытка закончится.
— Прощайте, Сергей Петрович, — сказала тихо Александра. — Надеюсь, вы умрете легко…
— Сделаю все возможное, — так же тихо ответил Трубецкой.
У нее теплая мягкая ладонь. И…
— Все, — мотнув головой и едва удержав стон, сказал Трубецкой. — Прощайте. И ты, Томаш…
Трубецкой протянул руку, мальчишка не сразу сообразил, что князь — князь! — хочет пожать его руку, потом спохватился и сжал протянутую ладонь.
— Защищай ее, — сказал Трубецкой.
— До смерти! А вам… Вот пистолеты, я их зарядил. Порох и пули вот, перед окном… Девять пуль, я посчитал.
— Вот и хорошо. Всем нашим передавай привет!
Заскрипел засов на двери. Взвизгнули петли. Запах дыма, голоса солдат. Далекие крики — женские крики.
— Капитан! — крикнула Александра. — Вначале вы войдите. Покажите, что под одеждой у вас нет оружия…
Люмьер левой рукой расстегнул мундир, откинул поочередно полы.
— И я могу дать слово…
— Заходите, Люмьер, заходите! — вмешался Трубецкой. — Какие могут быть клятвы между циничными и безнравственными людьми? Мы, конечно же, поверим друг другу просто так. В конце концов, ведь и я могу вас запросто пристрелить, правда?
Трубецкой отошел к дальней стене, сел на лавку — ноги отказывались держать, голова кружилась. Пистолеты он положил возле себя, предварительно взведя курки.
Александра и Томаш отодвинулись в сторону, пропуская в предбанник капитана Люмьера. Томаш взял из рук капитана факел. Не оборачиваясь, они вышли наружу. Прикрыли за собой дверь.
— Не были бы вы столь любезны, чтобы задвинуть засов на двери?
— С удовольствием, — сказал капитан. — Я еще что-то могу для вас сделать?
— Подохнуть на месте вы для меня не можете? Сами, чтобы я руки не марал? — любезным тоном осведомился Трубецкой.
— Просто так — не могу. Но вы ведь вольны выстрелить в меня, не так ли? Я стою тут, возле двери, промахнуться трудно, почти невозможно. Тут ведь и двух шагов нет между нами… Мне здесь стоять или вы разрешите куда-нибудь присесть?