Стояла ранняя весна. Дебора уже третий год служила раввином. Сейчас она вела семинар, посвященный приближающемуся Песаху. Ее секретарь извинился и сообщил, что ее просит к телефону Стэнфорд Ларкин, директор школы, куда ходит Эли. Первой ее мыслью было, что с Эли что-то случилось. И она не ошиблась, только не угадала характер «травмы». Мистер Ларкин звонил, чтобы договориться с ней о встрече. Она упросила его принять ее немедленно, и он уступил.
— Он очень подвижный мальчик, — начал директор.
Имея опыт советчика в житейских делах, Дебора отлично понимала, что это эвфемизм для «хулигана».
— К тому же он чрезвычайно энергичен.
Это означало «драчун». Оставалось понять, как далеко зашел ее сын.
— В каком-то смысле, — продолжал мистер Ларкин, — меня восхищает его бесстрашие. Понимаете, он не боится драться с теми, кто вдвое больше его. Единственная проблема в том, равви, что зачинщиком всегда выступает он.
Директор рассуждал дальше:
— По опыту знаю, что, когда дети так себя ведут, это означает, что они посылают нам сигнал, пытаются обратить на себя наше внимание.
Дебора виновато кивнула.
— Что нам делать, мистер Ларкин, как вы думаете?
— Я бы настоятельно советовал показать Эли детскому психологу.
С упавшим сердцем Дебора выдавила из себя:
— Да, да, вы совершенно правы. Может быть, вы могли бы кого-то порекомендовать?
Мистер Ларкин достал из ящика стола и протянул ей листок бумаги. Там значилось имя доктора Марко Уайлдинга. Чтобы Дебора не подумала, что у разговора могло быть и другое окончание, внизу стояла точная дата и время, когда доктор Уайлдинг был готов принять ее сына.
Три часа психолог говорил с Эли. После этого еще час — с самой Деборой.
Доктор Уайлдинг положил перед собой руки, демонстрируя выпуклые мускулистые плечи футбольного форварда (в колледже он увлекался американским футболом), и огласил ей безжалостный клинический диагноз, одновременно — она это понимала — пытаясь составить мнение и о ней. От этого Деборе вовсе не стало легче воспринимать приговор.
— Вам надо настроиться на его волну, — начал он. — Вы все еще смотрите на него как на ребенка, но мальчики в девять лет уже начинают осознавать свой пол. А в психологическом отношении он уже почти мужчина. Это убедительно, Дебора?
— Думаю, да, доктор, — ответила она, своим тоном давая ему понять, что ей не нравится, когда незнакомый человек называет ее по имени.
— Мне хотелось бы знать, — продолжал психолог, — есть ли в его жизни взрослые мужчины?
— Мой брат Дэнни.
— Как часто он с ним видится?
— Раз в несколько месяцев. Главным образом, в каникулы.
— Что ж, это можно не считать, вы согласны? По утрам, когда Эли встает, никто не бреется в ванной. По выходным никто не гоняет с ним мяч, никто не показывает, как правильно боксировать…
— Он достаточно дерется на неделе, благодарю, — холодно перебила Дебора.
— Аа-а… — Доктор Уайлдинг понимающе улыбнулся. — В том-то все и дело, Дебора. Он дерется потому, что никто не учит его боксировать. Вам это кажется парадоксальным?
— Нет, доктор, — призналась Дебора.
— А вы сами? — не унимался тот. — В вашей жизни тоже нет мужчины? Полагаю, будучи раввином, вы общаетесь со множеством лиц противоположного пола.
— Да. Но именно потому, что я раввин, эти отношения носят сугубо духовный характер. Понимаете, о чем я говорю, доктор?
— Все предельно ясно, — ответил тот. — Но вы не думали о том, что ваша проблема имеет свои причины?
— Моя проблема?
— Дебора, вы молоды, привлекательны — и одна. Уверяю вас, и говорю это совершенно объективно, если бы у вас был постоянный мужчина, с вашим сыном произошло бы чудо. Так… — Он задумался. — И когда, вы думаете, вы будете готовы к новому замужеству?
Дебора чувствовала себя оскорбленной, но в душе готова была согласиться, что вопрос правомерен. Она ответила со всей прямотой:
— Никогда. Я не собираюсь замуж.
— Откуда такая уверенность?
— А вот это уже вас не касается. Послушайте, если вы перестанете мне улыбаться, как на рекламе зубной пасты, и скажете наконец, чем я могу помочь своему сыну, я с удовольствием удалюсь, и вы сможете расстраивать других родителей. Кстати, вы и с отцами так же резко разговариваете?
— В точности! — Уайлдинг улыбался. — Вы удивитесь, когда узнаете, как покорно они это принимают. А вы бесстрашная женщина, Дебора! Если вы и в жизни такая, то сделаете то, что нужно вашему ребенку.
— А что, вы считаете, ему нужно?
Уайлдинг посмотрел ей в глаза и произнес два слова:
— Военное училище.
— Что?!
— Можете называть меня фашиствующим реакционером. Но Эли нуждается в дисциплине. И можете считать меня сексистом — но ему нужны мужчины в качестве примеров для подражания.
— Перестаньте, доктор! Неужели вы в самом деле можете представить себе моего сына весь день марширующим в форме и отдающим честь?
— Да, — ответил психолог и для убедительности стукнул кулаком по столу. — Больше того: я уверен, это пойдет ему на пользу. Конечно, если вы против столь строгой регламентации, можно пойти по пути традиционного интерната…
Терпение Деборы иссякло.
— Вы задались целью изолировать его от меня?
— Дебора, я только пытаюсь ему помочь. — В голосе Уайлдинга впервые прозвучали нотки сочувствия. — И втолковать вам, что, по моему мнению, ему нужно.
— Тогда вы, может быть, придумаете еще какой-нибудь вариант, чтобы там было место и для меня?
Марко Уайлдинг подпер подбородок и после недолгого раздумья сказал:
— Так, мне надо было сразу об этом подумать…
— О чем? — в нетерпении спросила Дебора.
— Да о вашем кибуце. Он обожает его, живет ожиданием летних каникул и страдает, когда приходится оттуда уезжать. Вы не думали вернуться с ним туда насовсем?
— То есть все бросить? Работу, все обязанности…
Лицо доктора Уайлдинга вдруг стало строгим. Он смотрел матери своего пациента прямо в глаза.
— Мне представляется, что ваша первейшая обязанность — это забота о сыне. Больше, мисс Луриа, мне нечего вам сказать.
Брат впервые отказался дать ей совет.
— Но, Дэнни, ты же мой единственный друг! На минутку ты можешь представить себя на моем месте? Как бы ты поступил?
— Я бы пошел и женился на первой более или менее подходящей девчонке.