Офицер увидел, что самолет уже почти готов к взлету. До десантника долетел сначала легкий, а затем все более усиливающийся рокот двигателя. Теперь Батяня мог разглядеть, что происходит в кабине: он увидел сосредоточенное лицо пилота, сидевшего на своем месте. Майор был уже совсем близко. Он слышал, как разгоняются турбины. Из дюз уже показались языки пламени. Они росли, напоминая огнедышащего дракона. Так быстро Батяня не бегал уже давно, последние несколько метров он чуть не летел. Времени просто не было, майор уже чувствовал жар, исходящий от пламени. Самолет медленно начинал отрываться от земли.
Лихорадочно соображая, десантник подполз под самые турбины. Он почти упал под шасси. Рядом валялось большое бревно, которое Батяня использовал как укрытие. Ему было очень жарко, температура возле турбины ощущалась просто невыносимой. Батяня чувствовал, что буквально тает вместе со снегом. Пот заливал глаза, голова начинала кружиться. Батяня отчаянно разгребал снег, пытаясь залечь как можно глубже. Рев турбин усиливался, и хотя самолет такого типа считался почти бесшумным, Батяне, лежащему максимально близко, этот звук казался просто адским. Казалось, будто голова сейчас лопнет. Кровь стучала в висках. Сердце работало в бешеном ритме, он чувствовал каждый его удар. Перевернувшись на спину, майор сделал еще несколько выстрелов, стараясь хоть как-то помешать самолету оторваться от земли. Но эти попытки оказались такими же бесполезными, как и предыдущие. Чертыхаясь и посылая проклятия, Батяня пытался придумать, как ему остановить рвущуюся вверх машину. Он стал осматриваться по сторонам, пытаясь найти какой-то выход.
Жар становился невыносимым, майору даже показалось, что одежда на нем загорелась. Перекатившись на другой бок, Батяня наткнулся на длинный кусок стального троса, который валялся в снегу. Десантника осенило, и он принялся разрывать снег. Трос оказался достаточно длинным, что очень обрадовало Батяню. Перчатки на руках были довольно толстыми, и это сковывало движения. Вцепившись в них зубами, он принялся их стягивать. Когда руки были освобождены, Батня стал скручивать трос, делая на конце большую петлю. Стальной трос гнулся, словно обычная веревка, в мощных руках майора. От высокой температуры железо было очень горячим, однако Батяня старался не обращать на это внимания. Когда петля была закончена, он, прикрывая рукой лицо и одновременно смахивая пот, подполз к шасси и зацепил за них петлю. Все это заняло какие-то секунды, показавшиеся вечностью.
Самолет уже оторвался от земли. Батяня, используя на максимуме резервы своего организма, действовал молниеносно. Схватив свободный конец троса, он пулей рванул к запасному двигателю от вездехода, бывшему единственным предметом, к которому можно было привязать самолет. Двигатель был внушительных размеров и соответственно очень тяжелым. Десантник дрожащими от перенапряжения и усталости руками принялся наматывать трос, пытаясь зацепить его за крюк. Это удалось ему почти сразу, однако руки были сбиты в кровь. Когда наконец крюк был прицеплен к так называемому «уху», самолет уже висел в воздухе, и Батяня еле успел отскочить в сторону. Двигатель сдвинулся с места, сбил десантника с ног, и тот упал на снег. Трос натянулся, и двигатель оторвался от земли. Он прошел так низко над Батяней, что тот сильно вжался в землю, чтобы его не раздавило. Самолет с огромным трудом взмыл вверх. Двигатель, болтавшийся из стороны в сторону, серьезно затруднял движение. Крылатая машина накренилась набок.
Пилот, видимо, отчаянно пытался сохранять равновесие, борясь за жизнь. Батяня распластался на снегу. Руками он накрыл голову, как будто при взрыве. Он выбрал довольно грамотную позицию, развернувшись в противоположную сторону от дюз и уткнувшись лицом в снег. Несколько секунд он лежал неподвижно, стараясь не шевелиться. Он слышал, как гудели турбины самолета, который все же пытался уйти, несмотря на двигатель, упорно тянущий его вниз. Батяня был совершенно обессилен. У него уже не оставалось сил даже на то, чтобы повернуть голову. От высокой температуры он чувствовал, как под ним тает снег и он потихоньку проваливается. В ушах шумело, и он почти ничего не слышал. Внутри все как будто сжалось. Вдруг майор поднял голову. Взглянув вверх на небо, которое сегодня было особенно ясным, он заметил две черные точки, которые приближались. Он напрягся и стал всматриваться в даль. Батяня ожидал чего угодно…
Но он разглядел: в его сторону надвигались несколько вертолетов. Батяня безошибочно определил российские «Ми-24». Майор вздохнул, вытерев лицо рукавом.
Тишину каюты Кларка нарушали лишь тихие стуки, издаваемые его ботинками. Кларк бесцельно бродил по небольшому замкнутому пространству. Несмотря на то что в каюте было довольно прохладно, адмирал чувствовал, что ему не хватает воздуха. Он был совершенно подавлен и, казалось, за последние дни постарел на несколько лет. Его лицо вытянулось, и на лбу появились не наблюдавшиеся раньше морщины. Сняв свой головной убор, Кларк с силой швырнул его на кровать. Он не мог найти себе места. Не задерживаясь в одном положении более чем на пару минут, он сновал словно муравей, ищущий дорогу к своему муравейнику. В его обязанности входило управление командой одного из крупнейших авианосцев, однако ему сейчас было совсем не до этого.
Все мысли моряка были обращены к дочери, судьба которой пока оставалась неизвестной. Адмирал с нетерпением ждал хоть каких-нибудь новостей. Ему в голову лезли черные мысли, выводившие его из состояния душевного равновесия. Перед глазами возникали картины, будившие в нем воспоминания. Он вспоминал о том, как когда-то был молодым, подающим надежды моряком, с амбициями и желанием продвинуться как можно выше по карьерной лестнице. Теперь, когда он был в ранге адмирала, Кларк получил практически все, о чем мечтал в молодости. Но вот беда — его жизненные взгляды изменили свою направленность. С появлением семьи он все чаще стал задумываться о том, как было бы здорово осесть на родине и проводить все свободное время рядом с семьей, а не скитаться в безбрежном океанском пространстве, не видеться с родными по нескольку месяцев, а то и того больше.
Кларк вновь мысленно обращался к своей дочери, которая находилась где-то в заснеженных просторах Камчатского полуострова и, наверное, подвергала себя огромной опасности. То, что она сделала свой жизненный выбор и по стопам отца отправилась служить на благо великой американской нации, став пилотом военно-воздушных сил, Кларк никогда не одобрял…
У адмирала заболела голова, и он почувствовал неимоверную усталость и слабость во всем теле. Кларк вдруг осознал, что не спал нормально уже несколько суток. Однако, когда он ложился и закрывал глаза, ему не удавалось уснуть — нервы. Опустившись в кресло, хозяин каюты устроился поудобней и попытался хоть теперь немного отдохнуть и восстановить свои истощенные энергетические ресурсы. Но стоило ему ненадолго расслабиться, как приемник внутренней связи противно зашипел, и в небольшом динамике послышался голос рулевого, который сообщил, что присутствие адмирала необходимо в рулевом отсеке авианосца. Кларк громко выругался и нехотя поднялся с кресла. Схватив со стола головной убор, он аккуратно надел его перед зеркалом, висящим на стене. Поправив свой китель и сделав собранное выражение лица, он отогнал от себя все грустные мысли. Что бы ни случилось, ни в коем случае нельзя было допустить, чтобы экипаж увидел адмирала в подавленном состоянии. Иначе грош цена ему как главному на этом судне. Захлопнув за собой дверь каюты, Кларк по ступенькам поднялся наверх. В рулевом отделении его ждали несколько офицеров.