— Вами оправданы, — очень спокойным тоном добавил я.
Актер вновь обхватил лицо ладонями, на некоторое время взял паузу. Вся его сгорбленная фигура должна была символизировать вселенскую скорбь. Скорбь по непонятливому, путающемуся под ногами десантничку Вале Вечеру.
— Толчем воду в ступе, — прервал я паузу. — Давайте по существу и без театральных жестов. Я не хочу участвовать в ваших экспериментах и знать о них тоже ничего не хочу. Но ваш друг Петр решил уничтожить меня на этом основании. Мне нужны гарантии моей жизни, только и всего!
Я сознательно ушел от линии, которую гнул Актер. Комбриг меня в живых не оставит, это факт. Но сейчас он боится, что я сумею сорвать подписание указа. Для этого хорош любой «театр». Комбриг должен нейтрализовать меня на несколько дней, но не убивать. А после подписания указа руки у Петра Петровича буду развязаны, и тогда я просто исчезну. Кажется, я вычислил, где у Актера прослушивающее устройство! Немного выжду, а потом начну действовать!
— Петр не собирается тебя убивать, поверь мне! Но ты должен будешь несколько дней провести под нашим наблюдением. А потом — будь свободен! — проговорил Актер, глядя мне в глаза.
Боже, как примитивно! Расчет на то, что мне попросту некуда деваться, и я куплюсь на эту примитивную приманку! Да, да — несколько дней под ИХ наблюдением, потом подписание указа, на следующий день меня закатывают в асфальт. После указа и придания Управлению координации министерского статуса мои возможные «разоблачения» мало кого заинтересуют. Подпись президента заполучить непросто. А отменить иной раз еще сложнее.
— Дайте подумать, — развел руками я. — Все бы меня устроило, но… Гарантий нет, что Петр меня отпустит.
— Гарантии были бы, причем более чем весомые, если бы ты согласился работать на Петра.
Согласился! Легко говорить, тут увяз коготок, всей птичке звездец. Нельзя соглашаться, нельзя отказываться! А что можно? А вот что!
— В горле пересохло, — кашлянул я, нервно усмехаясь. — Может, попросим хозяйку чем-нибудь нас угостить?
— Что предпочтете? — с заметным энтузиазмом отозвался Актер, при этом почему-то перейдя на «вы».
— Легкого красного вина, — ответил я. — Играющего и бодрящего.
— Полусладкое?
— Любое.
Актер мило улыбнулся и вышел из комнаты. Использовать Ирочку в качестве подавальщицы напитков не решился. Я вновь выглянул за окно. На сей раз никого, что, впрочем, еще ни о чем не говорит. Комбриг неосмотрительно дал мне время. И я сумею его использовать. Но он, однако, точно все рассчитал, психолог Петр Петрович первостатейный. Прислал человека, «которому я должен безоговорочно доверять». И ведь в самом деле, когда-то я верил Актеру. Верил его персонажу, когда он играл заброшенного в тыл советского разведчика, верил и его школьному учителю, и простому шоферу… И леснику, спасшему маленького медвежонка от браконьеров, а потом получившему от них пулю в спину. И революционеру-подпольщику, и политзаключенному из разоблачительной лагерной драмы конца восьмидесятых, и доброму сказочному волшебнику, рассказывающему в утренней детской передаче сказки Андерсена… И сейчас он мне интересные «сказки» тут излагает.
— Прошу вас! — послышался за моей спиной голос Актера. — Какой сыр предпочтете в качестве закуски?
— Французский с плесенью, — обернувшись, ответил я.
— Пожалуйста, — Актер кивнул на поднос с колесиками, который он вкатил в нашу «переговорную».
— Вино можно пить с сыром, а водку только с другом, — заметил я, беря в руки бокал красного.
— Подружимся, выпьем водки, — заметил Актер и подмигнул мне.
— Чем черт не шутит, может, и подружимся, — улыбнулся я. — Ответьте мне на последний вопрос. Лично вы очень хотите власти? Хотите на самый верх?
— А ты, Валентин? Я знаю, Петр предлагал тебе хорошую должность.
— Было дело… Вместо вас произнесу завершающую фразу — любой прогресс несет с собой социальные бури и катаклизмы. Война — основной мотор, двигатель этого самого прогресса. Спорить с этим бессмысленно, выбора у нас нет!
На самом деле выбор есть. О нем мне говорила детская писательница Наташа. Только выбор этот специфический. Либо войны, несправедливость, но при этом прогресс. Либо идеальное общество, но ходишь при этом в одной набедренной повязке, как островитяне, про которых мне рассказывала детская писательница.
— Ты и Петр должны быть друзьями, — подняв свой бокал с вином, продолжил свою линию Актер. — Точнее, соратниками.
— Петр Петрович пошел погулять, поймал перепелку, пошел продавать. Просил полтинник, получил подзатыльник! — я всеми силами изображал нервное, наигранное веселье обреченного человека.
— У тебя прекрасная актерская дикция! Вполне мог бы поступить в театральный институт.
Я лишь махнул рукой.
— Выпьем за принятое мною решение, — проговорил я, перестав улыбаться. — Знаете, какое?
— Надеюсь, разумное, — пожал плечами Актер.
— Сдаюсь, — кивнул я. — Послать бы вас всех по известному адресу, но… Жизнь дороже. Сейчас выпьем, и поеду я туда, куда вы скажете. Только если Петр меня прикончит, это на вашей совести будет.
— Ну что ты, Валентин…
«Ну что ты, мой мальчик! Как ты мог подумать?!» — говорили и лицо, и фигура Актера.
— Устал я от вас всех. Делайте свои эксперименты, а мне жить дайте. За это и пью! — я поднес бокал к губам, но остановился. — Может, девушек позовем?
— Конечно. Счастливый финал всегда в компании девушек! — кивнул Актер.
Он поверил, что я сдался. Но вот поверили ли в это те, кто сейчас слушал нашу беседу? К правому рукаву недешевого актерского пиджака пришпилена оригинальная запонка. Можно предположить, что «их благородие» просто пижон, но мне хватило тренированного зрения, чтобы разглядеть запонку, которая была вовсе не пижонским атрибутом. И берег ее Актер, лишний раз рукой не тряс, старался держать рукав поближе ко мне, запонкой вверх. Вот она — «прослушка»!
— Милые женщины! Поздравим Валентина с его мудрым, продуманным решением! — произнес Актер вошедшим в комнату Ирме и Любе.
— Поздравим! — кивнул я. — Я продаю собственные убеждения, отрекаюсь от собственных принципов. Плюю на всех, все и вся! На товарищей погибших плюю! — я выпучил глаза и по-звериному оскалил зубы. — Потому что хочу жить! — с этими словами я залпом выпил вино и тут же продолжил: — Спасаю свою шкуру на радость этому господину и его хозяевам, — кивнул я в сторону Актера и тут же вновь наполнил собственный бокал. — Жить хочу, девчата!
Второй бокал я также осушил, ни с кем не чокаясь.
— Музыку! Хочу музыку по этому поводу! — я подошел к ДВД-проигрывателю, поставил первый попавшийся диск.
Помещение наполнилось приятными ритмами зарубежной эстрады семидесятых годов.