Капитану требовался отдых, и он спал на царском ложе, на раскладушке. На половине одеяла лежал, другой половиной прикрывался. Имел подушку.

Штурман (по болезни!) спал на постели второй категории — на кровати с голыми досками. Центральную часть тела (вдоль) прикрывал найденным в комнате мешком из-под картошки (чистым), а периферийные участки — кофтой и курткой. Укрытие ночью постоянно расползалось и для поддержания минимальных температурных условий жизни регулировалось вручную и вножную. После трех ночей тело штурмана в сечении приобрело форму равнобедренного треугольника.

Ученый секретарь, как и боцман, спали в третьей категории — на полу, на надувных матрасах под спальным мешком.

Коку, конечно, спальника не хватало, и он «на спине лежал, животом прикрывался». На следующий день кок обнаружил в углу комнаты пляжную подстилку — радости не было предела!

Отрывок IV. Рижские дни

Утром первым делом проверили, не помялся ли Алонькин брючный костюм. Ученый секретарь очень им гордился — таких в Москве наперечет! Теперь предстояло покорение Риги.

Ах, как все здорово! И старая Рига, и взморье, и этнографический музей под открытым небом, и кафе…

Вот только в первый же день встретили штук пятнадцать Аллочкиных костюмов! Потом считать перестали…

Отрывок V. Бросок на Москву

С рассветом капитан погрузил раскладушку и матрасы на головы экипажа, и Штеер тронулся в путь. Завезли «спальные места» Феде и Берте, поплутали немножко по Риге и наконец выехали на большую дорогу.

100-й км. Прокололи шину. Едем дальше без запасного колеса. Надеемся на капитана, а он — на Смоленск и поэтому рвет туда без остановки до самого вечера, несмотря ни на какие мольбы путешественников.

Ура! Смоленск! Кемпинг!

Большое объявление: «Мест нет».

Ссылаясь на больную жену и двоих детей, Па вымаливает места, но с подселением в разные домики. Утром едем в город. Увы! Камер в магазинах нет. Заходим в великолепный Смоленский собор, восхищаемся и выходим. Около Штеера, как всегда, толпа любопытных. Загружаемся в унынии. Предстоящая дорога без запаски нас пугает.

Вдруг к собору подъезжает машина, и из нее машет руками Минштенькина приятельница Элла, с которой они вместе работают.

Нарядные и элегантные, в белых костюмах, Элла и ее муж выходят из своей белой «Волги», где на заднем сиденье лежат только небрежно брошенные свежие газеты, и с удивлением наблюдают, как из приземистого Штееруши, забитого узлами и чемоданами, высыпаются и высыпаются один за другим пять человек — целый табор!

Костюмы штееровских путешественников тоже соответствуют их трудной и тесной жизни, особенно у Па, который с утра уже успел полежать под машиной.

Но пассажиры «Волги», люди воспитанные, быстро приходят в себя и начинают хлопотать, вытаскивая свою — тоже последнюю — камеру. Они тоже возвращаются в Москву, но попозже и обещают внимательно следить за дорогой и подобрать нас, если Штеер заупрямится и встанет.

Да здравствуют люди добрые!

Марш на восток продолжается.

Двести один километр до Москвы. Мы поем русские народные песни. В машине появляется запах гари. Капитан принюхивается, останавливает машину и видит, что с заднего сиденья валит дым.

Экипаж в панике покидает горящий салон. Капитан бросается в салон. И что же? Почти непосредственно под ученым секретарем лежит на сиденье тлеющая сигарета. О Боже! Подстилка прогорела, в Тарином спальнике под ней — дыра!

Расследование показало, что капитан неудачно выбросил из окна сигарету и ее затянуло обратно в салон, в Штееруше ведь с каждой стороны только по одному окну. Как эта сигарета ухитрилась так ювелирно приземлиться и никого не задеть? Ведь там, на заднем сиденье, одних рук и ног по шесть штук, не считая всего остального!

Преступную сигарету капитан тут же сунул обратно в рот и докурил — не пропадать же добру! — а боцман с нескрываемым чувством глубокого удовлетворения сказал:

— Хорошо, что не подо мной!

Следующая остановка была Москва! Лето кончилось…

Той осенью…

Когда они, пропахшие лесом, такие веселые, вернулись домой, Ма и Рыжуша выложили перед Ба свои трофеи — связку вяленых рыбок, тугой мешочек сухих белых грибов и несколько банок соленых грибов. Рыжуша ходила за Ба и захлебывалась словами. Она хотела рассказать все сразу, и у нее все смешалось: и рыбалка, и Леля, и пожар в машине, и Пушкин в ссылке и даже приезд к нему в Михайловское школьного товарища.

— Погоди, погоди, — остановила ее Ба. — Что-то я ничего не понимаю. Можно подумать, что Пушкин тоже был с вами на турбазе.

— Что ты, Ба! — возмутилась Рыжуша. — Ведь он же был дворянин! Их же сейчас не бывает!

— Как это не бывает? — повернулся к ней Па. — Вот, например, Валентин Валентинович — потомственный дворянин. Его прадед участвовал в восстании декабристов.

— Интересно! А ты мне ничего не рассказывал! — Ма широко раскрыла глаза. — Я чувствовала, чувствовала! Я тебе говорила!

— А отец Валентина Валентиновича был полковником царской армии, — продолжал Па.

— Царской? — с ужасом переспросила Рыжуша.

— Царской, царской! — передразнил ее Па. — Между прочим, во время еврейского погрома этот царский полковник укрыл евреев в своем доме, а сам вышел к погромщикам с револьвером в руке. Книжки надо читать хорошие, а не муру всякую из школьной библиотеки.

Ба тяжело, со значением вздохнула и поджала губы. Я встала и тоже вздохнула, только, наоборот, с облегчением: все вернулись, все вернулось на свое место. Жизнь продолжается.

А Па через несколько дней принес толстую книгу в зеленом переплете. «Ю. Тынянов, — стояло на обложке. — „Пушкин“». Теперь вечерами Ма читала нам ее вслух. В семье начался период: «Пушкин и его современники».

Двадцать первого сентября у Рыжуши был день рождения, и она позвала в гости своих одноклассников. Ма испекла сладкий пирог, наготовила всяких бутербродов и пожарила сосиски — она умеет так интересно их жарить в виде хризантем.

Пришли нарядные девочки и чинные, в костюмах и галстуках, мальчики. Они торжественно вручали Рыжуше цветы и подарки, а Ма восхищалась:

— Такие воспитанные! Совсем взрослые!

«Совсем взрослые» садились за стол и почему-то сразу набрасывались на сосиски.

Потом Ба, Па и я ушли вниз к соседям, чтобы не смущать гостей. Через три часа мы вернулись, и уже на лестнице нас смутил дикий гвалт из нашей квартиры.

— «Совсем взрослые» веселятся, — задумчиво заметил Па.

Ма позвонила, и шум резко стих. Когда Рыжуша щелкнула замком, все гости уже с куртками в руках теснились в передней и сразу начали по одному быстро утекать мимо нас в открытую дверь.