– Все должны учиться. Ты же хочешь, чтобы тетя гордилась тобой, глядя с небес?
– Тетушка сама занималась со мной, – упрямо возразила Лилиан.
– Знаю, милая. Но Фрэн больше нет, а из меня учительница плохая.
Лилиан растерянно молчала. Змея и так отняла у нее самого близкого человека. Получается, из-за этой твари Лилиан вообще лишилась всего, что составляло ее жизнь.
Ресницы Лилиан предательски заблестели от слез, но она решила не плакать. Ни за что.
– Харлин, не наседай так на ребенка. До школы еще целое лето, – вмешался Эрл. – Что плохого, если она научится обращаться с молотком и отверткой?
Харлин нахмурилась.
– Ну, как скажешь, – пожал плечами Эрл.
Лилиан переводила взгляд с одного на другого. Она понимала: между супругами в этот самый момент что-то происходит. Они вроде бы просто разговаривают, но каждая фраза имеет подкладку, словно Уэлчи ведут две беседы одновременно.
– Ладно, – помедлив, согласилась Харлин. – Но осенью она пойдет в школу.
«А я? А меня они вообще собираются спрашивать?» – мысленно возмутилась Лилиан, но промолчала.
– Конечно, она пойдет в школу, – торопливо проговорил Эрл. – Но ей ведь не помешает до школы усвоить пару-тройку полезных вещей.
Харлин неохотно кивнула и с улыбкой обратилась к Лилиан:
– Не беспокойся, милая. Мы воспитаем тебя, словно родную дочь. Так, как хотела бы тетя Фрэн.
«Ничего-то она не понимает», – с тоской подумала Лилиан.
Тетушка никогда не пыталась сделать племянницу тем, чем та не была.
Но в одном Харлин была права: тетушки больше нет. Теперь Уэлчи опекали Лилиан. И у них было собственное мнение о том, какая она сейчас и какой ей полагается стать в будущем. Лилиан может воображать о себе, что хочет, – ее все равно не спросят.
Этот фокус с двойной беседой не такой уж сложный: просто думаешь одно, а вслух говоришь другое. Что ж, она тоже так может.
– Я ведь понимаю, что вы переживаете за меня, – сказала она, обращаясь к Харлин. – Вы не думайте, я очень ценю это. Правда.
Харлин широко улыбнулась:
– Я знаю, милая. Ты у нас будешь самой изысканной юной леди во всем округе. Вот подожди, сама увидишь.
* * *
Эрл сдержал слово. Он научил Лилиан находить и устранять разные неполадки в доме и хозяйственных постройках. Лето катилось под гору, а девочка тем временем осваивала науку обращения с молотком и пилой; вскоре уже она самостоятельно поддерживала тетушкину ферму в порядке.
Лилиан гордилась своими успехами, только по-прежнему не чувствовала себя счастливой. Вслух она об этом не говорила, но если тебе все время грустно, этого не скроешь.
– Никто и ничто на целом свете не сделает человека счастливым, – сказал Эрл, когда они вдвоем чинили крышу. – Счастье и покой можно отыскать только внутри. Оно в том, что ты делаешь, и в том, во что ты веришь.
Лилиан не очень хорошо понимала, во что она верит. Но школа и «изысканная юная леди» точно не входили в ее представление о счастье. Вдали от фермы Уэлчей дышалось гораздо свободнее. Лес словно распахивал Лилиан свои объятия, и ее шаги становились совсем воздушными. Даже тоска по тетушке не мешала ей каждый раз испытывать эту легкость.
Кошки высматривали что-то и выжидали. Она тоже ждала – только сама не знала чего.
* * *
А тем временем дни убывали, сумерки сгущались все раньше и раньше, и первый учебный день неумолимо приближался.
Школа у дороги состояла из одной-единственной комнаты. Харлин по-прежнему пребывала в уверенности, что стоит Лилиан переступить ее порог, и девочка изменится, как по волшебству. Стоит босоногой хулиганке войти в класс и сесть за парту, она тут же превратится в изысканную юную леди.
Ходить целый день в обуви – это еще ничего, а вот спокойно просидеть за партой несколько часов – задачка посложнее. Лилиан сомневалась, что справится. Вообще-то, ей нравилось узнавать новое. Чтение увлекало ее. Здорово было научиться писать. Да и математика казалась интересной. Если получится углубить свои знания – это пойдет ей только на пользу.
Но если целый день торчать в школе, кто присмотрит за тетушкиной фермой? Выходит, никто. Тогда ферма превратится в еще один заброшенный домишко. И от тетушки, да и от всего семейства Киндред в этом мире не останется ничего. Никто не вспомнит о них. Всем будет наплевать.
Такого допустить нельзя. И Лилиан вдруг поняла, чего ждала все эти дни.
Харлин должна была везти ее в город за новым платьем, туфлями и школьными принадлежностями. Накануне Лилиан потихоньку собрала свои нехитрые пожитки, оставила Харлин и Эрлу записку и отправилась в холмы. Дойдя до тетушкиной фермы, она ненадолго остановилась, чтобы сунуть сверток с вещами под крыльцо, и продолжила путь. Тропинка вела ее на восток, в глубину Дремучего леса.
Через сорок минут она была на месте. Ниже кромки леса, в лощине, виднелись беспорядочно разбросанные хижины. Огни не горели. Все спали – да и ей полагалось спать в это время.
Она сошла с тропинки и отыскала себе укромное местечко среди древесных корней. Здесь можно подождать рассвета, когда Крики проснутся. Но не успела она усесться, как кто-то тихо позвал ее из ветвей:
– Привет, Лилиан! Что это ты тут делаешь?
Девочка вздрогнула от неожиданности – неужели птицы и звери опять обрели дар речи, как в том сне? – но тут же узнала голос. Она внимательно присмотрелась и различила фигуру Джона Крика, восседавшего на ветке.
– Привет-привет! – ответила она. – Вообще-то, я могла бы спросить тебя о том же.
Джон качнулся на ветке и мягко соскочил вниз.
– Да это мы дурью маемся с Дэйви, – пояснил он. – Соревнуемся, кто быстрее…
Он не договорил, поскольку его легонько стукнули палкой по плечу.
– Попался! – победно воскликнул Дэйви.
Мальчик выбрался из зарослей на той стороне тропинки. Дэйви был высоким и темноволосым, как и все ребята из семьи Крик.
– Не считается, – возразил Джон. – У меня была «чур, не игра!». Я с Лилиан разговаривал.
– А ты не предупредил про «чур, не игру!». Привет, Лилиан!
Девочка кивнула ему:
– Выходит, вы двое носитесь ночью по лесу и играете в пятнашки?
– Ну да, – пожал плечами Джон. – Ночью-то, когда все спят, веселее.