– Моему сыну было предсказано, что он погибнет во время Троянской войны... Если она закончится, придет конец и его жизни...
– Я здесь, чтобы поговорить с тобой на эту тему. Возникла идея, которая принесет выгоду всем нам. Мы уверены, что Троянская война может закончиться, не приведя к гибели твоего сына.
– Как бы то ни было, богиня... Я сделаю все, что угодно, чтобы спасти свое дитя, – сказала Фетида.
На ее щеки отчасти вернулся естественный цвет. Потом она добавила:
– А кто это «мы»?
– Гера, Венера и я.
Глаза Фетиды округлились.
– Три такие могущественные богини объединились ради общей цели!
– Ну, такого единства не всегда легко достигнуть, однако нам троим просто до тошноты надоела эта война.
– Четверым, – решительно уточнила Фетида, – И мы четверо объединимся ради этой цели, если есть какой – то способ спасти моего сына.
– Скажи мне, Фетида, твой сын все еще рад выбору, который он сделал когда-то, он по-прежнему согласен, что его жизнь должна оборваться слишком рано? – спросила Афина.
Фетида некоторое время размышляла, прикусив нижнюю губу.
– Ахиллес никогда не говорит об этом напрямую, но я хорошо его знаю. В последние годы он чувствует себя все более и более несчастным. Тебе известно, что у него уже почти десять лет не было возлюбленной?
На этот раз Афина вытаращила глаза.
– В самом деле?
Фетида кивнула.
– Им владеет ярость берсеркера... и женщины из-за этого боятся его. А мой сын никогда бы не взял женщину силой, так что остаток своей короткой жизни он, наверное, проведет в одиночестве, не считая мирмидонян, но даже они начинают в нем сомневаться. Я чувствую печаль моего сына, и я уверена: он продолжает идти навстречу своей судьбе просто потому, что жизнь не дает ему ничего, кроме одиночества.
– Так значит, та девушка, что живет в его шатре, не стала его любовницей?
Брисеида – прекрасная молодая женщина, но она точно так же боится моего сына, как и все другие, хотя он и проявляет к ней бесконечную доброту, – ответила Фетида.
Афина задумалась.
– Но если он добр к ней, то можно предположить, что она постепенно привыкнет к нему.
– Ты ведь никогда не видела Ахиллеса, когда им овладевает ярость берсеркера? – тихо спросила Фетида.
– Нет, не видела.
Фетида вздрогнула.
– Это слишком ужасно. Он перестает быть Ахиллесом, когда с ним происходит такое. Он становится чудовищем, диким зверем, воплощением чистого гнева и ярости, устремленным к одному только насилию.
– Но спальня – это не поле битвы.
– Любые сильные чувства превращают его в берсеркера, – сказала Фетида и печально покачала головой, – Нет такой смертной женщины, которой захотелось бы заглянуть по ту сторону этой ярости и увидеть мужчину, особенно теперь, когда на нем столько следов сражений.
– Следов сражений? – Афина попыталась припомнить, когда же она в последний раз видела Ахиллеса, и решила, что это было еще в его юности, на этом самом пляже, – Но он был прекрасен!
– Да, раньше был, но многочисленные боевые победы дались немалой ценой. Он ведь уязвим, ты знаешь, – с некоторым вызовом произнесла Фетида. – Он смертен. И только когда впадает в безумную ярость, он мчится вперед, не ведая преград.
Морская богиня смахнула слезу со щеки.
– И на его теле остались многочисленные следы жизни, полной крови и смерти.
Фетида упала на колени перед Афиной.
– Молю тебя, Афина, так же, как в тот день, когда моего сына настиг весь этот ужас: помоги ему избежать чудовищной судьбы!
Афина взяла Фетиду за руки, мягко заставляя подняться.
– Наверное, теперь я наконец смогу ответить на эту мольбу. Скажи, ты сумела бы как-то отвлечь Ахиллеса от сражений, хотя бы ненадолго?
– Без какой-либо причины?
Афина немножко подумала, потом спросила:
– Ахиллес ведь теперь уже не так порывист, как в юности, но все так же горд?
– Увы, я уверена – это так.
Афина улыбнулась, что случалось с ней крайне редко.
– Тогда я предложу тебе причину отвлечь Ахиллеса. Слушай внимательно...
– Мне нравится чудесный винный цвет этой одежды, он неплох, а? И хорошо подходит к ее темным волосам.
Венера поправила шелковые складки столы, окутавшей неподвижное тело Поликсены.
– Все, что доставляет тебе удовольствие, радует и меня, богиня, – ответил сатир.
– Да, милый, я знаю. Потому я тебя и не спрашиваю. А теперь беги и вытри последние следы крови там, на полу.
Венера похлопала сатира по щеке.
– Элейтия, я к тебе обращалась.
– Ох, да, богиня. Я думаю, цвет прекрасный.
– Тогда почему ты хмуришься?
– Ну, просто... это несколько необычно – что ты и служанку нарядила в такие изысканные ткани.
Венера разгладила шелковую тунику кремового цвета, чтобы ослепительная стола служанки не морщилась на ней. Потом строго посмотрела на маленькую жрицу.
Дитя, конечно, это тело служанки, но душа, которая вот-вот вселится в него, отнюдь не душа прислуги. Для бедняжки Джаскелины будет огромным потрясением уже то, что она очнется в незнакомом теле, да еще и обнаружит, что ей придется играть роль служанки при своей лучшей подруге...
– Конечно, ты богиня, и я склоняюсь перед твоими умом и мудростью, и...
Венера отмахнулась от комплиментов.
– Потом раскланяешься передо мной. А сейчас просто скажи: ткани безупречны?
– Да, безупречны.
– Ох, Венера, твои сатиры удивительно хорошо поработали, наводя порядок в моем храме!
Гера одарила сияющей улыбкой похотливых лесных жителей, и они задрожали и завизжали от радости.
– Я ведь говорила тебе, что они весьма в этом искусны, – ответила Венера, посылая воздушный поцелуй ближайшему сатиру.
– Я удивлена, как они справились с делом и уничтожили всю эту кровь и грязищу, – сказала Афина, материализуясь неподалеку от Геры.
– И с ними тоже отлично справились, – Венера величественным жестом показала на два отмытых и переодетых тела, – Вам не кажется, что они выглядят просто чудесно?
– Да, смертные выглядят прекрасно, как и мой храм. Спасибо, Венера, за отличную работу! – воскликнула Гера.
– Они, конечно, прекрасны, но это ведь всего лишь пустые оболочки, лишенные душ, – сказала Афина.