* * *
Тем временем Петр тоже не сидел сложа руки. Отступать от своих замыслов он не привык. Едва отряд Сиверса вернулся в Ревель из неудачного плавания к Гельсингфорсу, как он снова отправил капитан-командора, на этот раз с инженером Люберасом и несколькими толковыми штурманами, на фрегате «Святой Павел» и шняве «Наталья» к Гельсингфорсу. На этот раз плавание было удачно, и штурмана прибыли к Апраксину в Тверминне.
Сам же Петр с главными силами пока выходить в море не рисковал, полагая, что пока прибрежный фарватер для кораблей не разведан, у Гангута ему делать просто нечего. В ожидании известий от Апраксина Петр осматривал залив Рогервик, что к западу от Ревеля, самолично мерил там глубины на предмет будущего возможного базирования там кораблей. Залив Петру понравился. Пройдет совсем немного времени, и на берегах безлюдного залива Рогервик будет основан Балтийский порт (ныне эстонский порт Палдиски). Лишь утром 18 июня, когда у Петра исчезла последняя надежда на приход датской эскадры, он передал командование корабельным флотом капитан-командору Шельтингу, а сам на фрегате «Святой Павел» в сопровождении шести линейных кораблей и шнявы отправился к противоположному берегу Финского залива Петр понимал, что именно у Гангута развернутся главные события всей нынешней кампании. С собой он никого не взял, кроме генерал-адъютанта Ягужинского.
Павел Ягужинскии оставил в российской истории достаточно яркий свет, а потому на его личности следует остановиться поподробнее. Происхождение у Ягужинского было самым темным. Родом он был из литовцев, начинал карьеру чистильщиком сапог, потом был в пажах у Ф. Головнина, денщиком у Меншикова, а потом и у Петра. Отличался сметливостью и исполнительностью. В петровских кругах Ягужинскии имел репутацию храброго малого (но этим в царском окружении трудно кого удивить!), а кроме того веселого собеседника, весельчака, неутомимого танцора и «царя всех балов», который зорко следил за посещением ассамблей и составлял для царя списки отсутствовавших придворных. Ни одна ассамблея в бытность Ягужинского в России не обходилась без его присутствия, и если, подвыпив, он пускался плясать, то плясал до упаду. Славился Ягужинскии и тем, что мог залпом осушить 1,5-литровый «кубок Большого орла», а потом еще и плясать. Любя веселую, праздничную жизнь, Ягужинскии вел ее на широкую ногу, тратясь на обстановку, на слуг, выезды и т.п. Интересно, что сам Петр I, нуждаясь в роскошных каретах для торжественных приемов, не раз временно брал их именно у Ягужинского. При этом Ягужинскияй был, безусловно, предан царю.
…Достигнув опушки финский шхер, царь велел подать ему шлюпку, чтобы перебраться к Апраксину.
— Весла на валек! — скомандовал шлюпочный старшина, увидев у борта фигуру царя.
Гребцы, не вставая с мест, разом вынули весла из уключин и поставили их вертикально, развернув лопасти вдоль шлюпки. Так на малых гребных судах традиционно приветствуют прибывших начальников. Петр, а за ним Ягужинскии, спустились в шлюпку по веревочному штормтрапу. Петр нетерпеливо дернул головой:
— Отваливай!
На отходе от галеры шлюпочный старшина скомандовал:
— Протянуться!
Загребной и баковый матросы привычно протянули шлюпку отпорными крюками вперед. Когда же та начала движение, старшина переложил руль от борта галеры и крикнул:
— Оттолкнуть нос!
Баковый матрос, продолжая протягиваться отпорным крюком, с силой оттолкнул нос, гребцы налегли на весла, и шлюпка устремилась вперед.
Шли ходко, и вскоре шлюпка уже подошла к флагманской галере Апраксина
При подходе к борту нетерпеливый Петр сам скомандовал гребцам:
— Шабаш!
И не дожидаясь, пока шлюпка замедлит ход, перепрыгнул на борт галеры.
В тот же день Петр отправил обратно к Ревелю все парусные суда, чтобы корабельный флот был в едином кулаке.
В те дни в Петербурге канцлер Головкин, получая лишь отрывочные известия, терзался неизвестностью. На вопрос Меншикова, что нового известно с моря, он ответил философски:
— Какие действа на хлябях будут чиниться и вскоре там приключатся, только время нам покажет. Пока же дай Боже нам всем счастья!
…Прибытию царя на галерном флоте радовались все, а более всех Апраксин. Понять генерал-адмирала было можно, ибо теперь всю власть, а следовательно, и всю ответственность за происходящее, брал в свои руки шаутбенахт Петр Михайлов, а генерал-адмирал превращался в его помощника. Что касается Петра, то он первым делом отправился на еще одну рекогносцировку шведского флота, памятуя, что лучше раз самому все увидеть, чем сто раз услышать. Для прикрытия разведки царя загодя ночью за последний из гряды остров перед плесом был выдвинут сторожевой галерный отряд в полтора десятка вымпелов. Осмотрев флот Ватранга с моря, Петр и этим не удовлетворился, а потому на следующий день в сопровождении небольшого конвоя съехал на берег и уже оттуда не торопясь осмотрел весь неприятельский флот. Судя по флагам, помимо адмирала Ватранга в начальствовании шведами состоял еще один вице-адмирал и два шаутбенахта, то есть весь командный состав неприятеля. Потом опять совещались.
— Как бы нам ни мечталось о лучшем, но ныне именно Ватранг хозяин положения. Мы же принуждены к бездействию и созерцанию сильнейшего! Но бездействовать и созерцать в виду неприятеля есть преступление перед Отечеством!
— Так что же нам предпринять при столь невыгодном раскладе? — поднял голову Апраксин.
— Нужно решение, — подумав, ответил Петр. — Причем сие решение должно быть столь неординарным, чтобы у адмирала шведского челюсть отпала!
— Сказать легко, трудно сделать, государь! — подал голос уже старый вояка Вейде.
Царь блеснул глазами:
— Ничего, не боги горшки обжигают, найдем и на шведскую хитрость свою хитрость — русскую!
Историк пишет «Для отвлечения неприятеля предполагалось сделать нападение на него нашим корабельным флотом, но после “консилиума”, созванного Петром, это было найдено крайне рискованным, так как у нас все корабли, кроме двух, не отличались ходкостью и в случае вероятного отступления могли быть взяты шведами. По численности русский корабельный флот не уступал шведскому, но по качеству судов, артиллерийскому вооружению, подготовке экипажей он не мог сравниться с противником. Так, на шведских кораблях насчитывалось 980 орудий, на русских — 832. Наш флот еще не представлял собой боевой тактически подготовленной силы. Но главное, у нескольких моряков обнаружили признаки чумы, и команды почти всех кораблей были переведены на берег».
Присутствию Голицына царь, вопреки всем опасениям, оказался даже рад:
— Кашу маслом не испортишь, а войско опытным воеводой только прибывает! У нас после смерти Боциса как раз нет командира арьергардии. Ее и возглавишь! Оставайся!
Тогда же нашли и само неординарное решение — строить поперек полуострова Гангутского переволоку, чтобы по ней перетащить скампавеи на другую сторону полуострова, минуя, таким образом, шведский флот и оказаться у неприятеля в тылу.