– Так чего же вы хотите, список моих жертвователей?

– На самом деле, – вмешалась Ванесса, – именно этого я и хочу.

Джо закашлялся, выдыхая дым.

– Вы серьезно?

– Ну, требовать от вас список прямо здесь и сейчас было бы несколько грубо. Я хочу предложить вам место в совете Благотворительного фонда Слоунов.

Ванесса Белгрейв была урожденная Ванесса Слоун, единственная дочь Артура и Элеоноры Слоун из Атланты. Семья Слоун – лесная промышленность, банки, текстильные фабрики, летний отдых на Джекилл-Айленд, два раза в год балы, каждый сезон задающие тон всем прочим светским мероприятиям, – могла похвастаться генералами и Войны за независимость, и Гражданской. В общем, если какое семейство в Джорджии могло претендовать на королевский статус, то разве что Слоуны.

– Что, есть вакансия?

Мэр закивал:

– Джеб Тосчен скончался.

– Какая печальная новость.

– Ему было девяносто два, – сказал мэр.

Джо поглядел в сияющие глаза Ванессы. Это явно ее угнетало. Но ведь правда, все остальные благотворительные фонды шли ко дну, тогда как основанные Джо если и не процветали, то хотя бы крепко стояли на ногах. Частично ввиду способности Джо организовывать сбор средств, но главным образом ввиду того, что можно здорово снизить накладные расходы, если умело выцыганить половину товаров и строительных материалов.

– Пусть кто-нибудь позвонит моей секретарше, – сказал в итоге Джо.

– Это означает «да»? – спросила Ванесса.

– Очень близко к тому, дорогая. – Ее муж улыбнулся Джо. – Мы пока еще работаем над пониманием того, что отсутствие отказа не всегда означает согласие.

Ванесса улыбнулась:

– На самом деле мы работаем над пониманием того, что я предпочитаю слышать «да».

Джо протянул руку. Она пожала ее.

– Пусть утром кто-нибудь свяжется с моей секретаршей. Мы должным образом все обсудим.

Ее рукопожатие было крепким, и он не удивился бы, услышав, как хрустят его кости или скрипят ее зубы.

– Обязательно, – сказала она. – И спасибо за участие.

– Всегда пожалуйста, миссис Белгрейв.

Глава шестая
Земля слухом полнится

Фредди Диджакомо отыскал Уайетта Петтигрю в родильном отделении больницы Святого Иосифа. Уайетт обеими руками держал новорожденную дочь, а его сигарета дымилась в пепельнице на колене. Имя еще не выбрали, хотя жена его, Мэй, почти решила назвать ее Вельмой, в честь своей бабушки. Уайетт предложил назвать Гретой, но Мэй отнеслась к этому с прохладцей, потому что давно заметила, как Уайетт слишком подолгу листает номер «Фото плей» с фотографией Греты Гарбо на обложке.

Пришла монахиня, сестра Мэри Теодора, и забрала у него дочь. Уайетт смотрел ей в спину, и чувство гордости за новую жизнь, именно им приведенную в мир, боролось с облегчением от того, что больше не нужно держать в руках этот сверток, визжавший, как поросенок, который свалился в колодец. Пока сестра его не забрала, Уайетт со страхом думал, что вот-вот его уронит. А еще ему казалось, что он дочери не понравился – она на него даже не смотрела, она пока ни на что не смотрела, – но она чуяла его запах, и запах ей был неприятен. Уайетт понятия не имел, что будет делать, как жить дальше, как нужно изменить свой образ жизни и свои планы, чтобы в них поместилось это крохотное неразумное существо. Он не сомневался, что с ее появлением в сердце Мэй останется еще меньше места для него.

«Господи, – подумал он, – а она хочет еще троих!»

– Хорошенькая девочка, Уайетт, – сказал Диджакомо. – Вырастет, задаст жару парням. Вот увидишь.

– Спасибо.

– Ты должен гордиться.

– Я горжусь.

Фредди хлопнул его по спине:

– А где же сигары?

Уайетт обнаружил коробку в кармане своего твидового пиджака. Достал одну сигару, срезал кончик, дал Фредди прикурить, и тот хорошенько затянулся, чтобы разгорелся алый огонек.

– Уайетт, мне нужно, чтобы ты кое-что для меня сделал.

– Сейчас?

– Вечером будет в самый раз.

Вся семья Мэй была в сборе, половина родни торчала в больничной палате, другая – дома. Та, что торчала дома, ждала, чтобы он наполнил холодильник, опустошенный ими же накануне. А та, что в больнице, считала, что он должен ухаживать за женой, у которой были трудные роды, или, по крайней мере, стоять рядом, пока они ухаживают за ней. Положение было безвыходное. Все они – пять братьев, четыре сестры, сердито молчавшая мать и сердито ворчавший отец – давно поставили на нем крест как на человеке никчемном. И теперь если и обращали на него внимание время от времени, то лишь для того, чтобы укрепиться в своем мнении.

– Ума не приложу, – сказал Уайетт, – как ей объяснить, что мне нужно на работу.

Фредди улыбнулся, глаза у него были добрые.

– Знаешь, что я заметил? Намного легче просить у женщины прощения, чем разрешения. – Он снял со спинки стула свой плащ. – Так тебя ждать?

Последние несколько недель Уайетт Петтигрю тенью следовал за Монтусом Диксом по негритянскому кварталу в Айборе. Задача практически непосильная для большинства белых, но Уайетт с детства умел быть незаметным, и это была его отличительная черта. В школе его не только никогда не вызывали к доске, но пару раз учителя даже забывали выставить отметки за четверть. Автобус спортивной команды уезжал без него, коллеги по работе обычно называли его чужими именами (Уильям, Уэсли и даже почему-то Ллойд), даже собственный отец порой щелкал пальцами, чтобы вспомнить, как его зовут. Последние три недели Уайетт Петтигрю приезжал в Айбор каждый день, пересекал на Одиннадцатой авеню линию, отделявшую белый квартал от цветных, и катил по улицам, жители которых если и видели за последние пять лет белых людей, то исключительно молочников, мороженщиков, пожарных, полицейских и, в редких случаях, домовладельцев.

Уайетт таскался хвостом за Монтусом Диксом от квартиры Большого Негра, расположенной над бильярдной, до кофейни на Десятой улице, прачечной на Восьмой авеню, аптеки на Небраска-стрит, куриного ресторана на Меридиан и крошечного, зато чистенького кладбища на Девятой улице. За исключением кладбища, где, как выяснил Уайетт, покоились отец Монтуса Дикса, его мать, две тетушки и дядя, все прочие заведения платили Монтусу за «крышу», или держали для него тотализатор, или вели торговлю его незаконным алкоголем, по-прежнему приносившим немалый доход, потому что всегда находились клиенты, которым наплевать, есть на бутылке акцизная марка или нет. Клиентам Монтуса Дикса было наплевать. Клиенты Монтуса Дикса были единственными людьми, еще более незаметными, чем Уайетт Петтигрю. В негритянских кварталах Айбора, и без того обособленных, афрокубинцы были отделены даже от афроамериканцев, потому что цвет шоколада отличался от цвета кофе.