Джо уселся и нацелил на мальчишку палец.
Генри Эймс несколько раз мигнул и поднялся. По пути к двери он теребил подкладку своей шляпы, а у двери, остановившись, стал мять поля.
– Ее дважды пытались убить. Первый раз еще в автобусе, потом в душевой. Мой дядя всю жизнь проработал в Рейфорде. Он говорит, если они попытаются хотя бы раз, то обязательно доведут дело до конца. А значит… – Он поглядел на дверную ручку, потом на пол, на челюсти у него играли желваки. – Значит, ее убьют. Она сказала, что знает: они ее убьют. А потом убьют вас.
– Кто «они», сынок? – Джо стряхнул пепел в пепельницу.
– Это знает только она.
Мальчишка смотрел на Джо через весь кабинет. А этот Генри тверже, чем показалось Джо с первого взгляда.
– Она попросила меня назвать вам одно имя.
– Имя того, кто собирается меня убить? Или того, кто его нанял?
– Этого я не знаю, сэр. Она просто велела назвать вам имя.
Джо смял окурок. Он видел, что мальчишка хочет уйти, теперь, когда подцепил Джо на крючок, пусть и самый маленький. Была в Генри какая-то непокорность, какой, скорее всего, никогда в нем не видели друзья и родные. Этого парня можно гонять в хвост и гриву, но вот загонять его в угол – большая ошибка.
– Ну так что же? – поторопил Джо.
– Вы ей поможете? Если я назову имя?
Джо покачал головой:
– Я этого не сказал. Твоя подружка начинала с того, что мухлевала в карты, затем стала аферисткой, чертовски ловкой воровкой, а потом убийцей по найму. У нее нет друзей, потому что они боятся, что в какой-то момент она облапошит их, ограбит или убьет. Или сделает все сразу. Так что, сынок, прости, но можешь убираться ко всем чертям вместе со своим именем, меня это не колышет. Но если сам хочешь сказать мне, тогда…
Парень кивнул и вышел за дверь.
Джо не поверил своим глазам. Ишь какой смелый!
Он поднял телефонную трубку и позвонил вниз Ричи Кавелли, сидевшему у задней двери, через которую в здание доставляли все самые важные грузы. Попросил его подойти к парадному входу и задержать белобрысого парня, когда тот будет уходить.
Джо снял со спинки стула пиджак, надел и вышел из кабинета.
Однако Генри Эймс ждал его в приемной, все еще сжимая в руках шляпу.
– Вы согласны ее навестить?
Джо оглядел приемную: Маргарет щелкает по своей «Короне» и щурится от дыма зажатой в зубах сигареты; представитель оптового торговца зерном из Неаполя; подхалим из военного министерства. Джо дружелюбно кивнул всем – читайте дальше свои журналы, не на что здесь глазеть – и посмотрел парню в глаза.
– Конечно, сынок, – сказал он. Просто для того, чтобы тот ушел из конторы.
Парень кивнул, снова затеребил поля шляпы. Поднял глаза на Джо:
– Джил Валентайн.
Джо продолжал слегка улыбаться, хотя ледяная рука сжала разом и сердце, и мошонку.
– Значит, это имя она тебе назвала?
– Джил Валентайн, – повторил парень и надел шляпу. – Удачного дня, сэр.
– И тебе, сынок.
– Надеюсь на скорую встречу, сэр.
Джо ничего не ответил, парень прикоснулся к шляпе, прощаясь с Маргарет, и ушел.
– Маргарет, – сказал Джо, – позвони Ричи. Скажи, я отменяю свой последний приказ, пусть занимается своими делами. Он сейчас на телефоне у парадного входа.
– Слушаю, мистер Коглин.
Джо улыбнулся подхалиму из военного министерства:
– Вы Дэвид?
Тот поднялся:
– Да, мистер Коглин.
– Проходите, – сказал Джо. – Насколько я понимаю, дяде Сэму нужен спирт, и побольше.
Все время, пока у него сидел посетитель из военного министерства, а потом тот другой, из «Оптовых поставок Вайли», Джо не мог отделаться от мысли о Джиле Валентайне. Джил Валентайн был у них примером для подражания. Он поднялся, как почти все остальные, в славные времена сухого закона как чертовски удачливый мастер перегонки и бутлегер. Но его главным талантом был музыкальный слух. Джил мог сидеть на эстрадном представлении в последнем ряду и безошибочно сказать, кто из двадцати певичек-танцовщиц на сцене станет настоящей звездой. Он мотался по ночным клубам и дансингам всей страны: Сент-Луис, Сент-Пол, Сисеро, Чикаго и дальше в глубинку, Хелена, Гринвуд и Мемфис, и снова в сверкающий огнями Нью-Йорк и блистательный Майами, – и он возвращался, представляя публике очередного великого артиста и его пластинки. К тому времени, когда сухой закон был отменен, Джил оказался одним из немногих, как и Джо, кто подготовился к плавному переходу в самый что ни на есть легальный бизнес.
Джил Валентайн тогда перебазировался на запад. По прибытии в Лос-Анджелес он уплатил положенную мзду Микки Коэну и Джеку Дранге, хотя больше почти не занимался ничем незаконным. Он основал студию звукозаписи «Стрела купидона» и принялся выпускать казавшуюся бесконечной вереницу шлягеров. Он продолжал выплачивать долю людям из Канзас-сити, которые помогали ему на начальном этапе, отфутболивая представителей всех других семей и контролируя клубы, где находил своих звезд. Весной тридцать девятого он организовал гастроли, в которых участвовали сразу сестры Харт с оркестром Джонни Старка, негритянские певцы Элмор Ричардс и Тутс Макгикс и два самых главных шансонье, от пения которых таяло сердце: Вик Бойер и Фрэнки Блейк. Во всех городах, где они побывали, приходилось давать по два дополнительных концерта. То был величайший гастрольный тур в истории Северной Америки, и все парни из Канзас-сити и все остальные по всей стране, кто вложил в это дело – не важно, много или мало, – все получили свою долю.
Джил Валентайн был как монетный двор США, только с вращающейся дверью вместо бронированного сейфа – он делал для своих друзей деньги со скоростью машины. Друзьям оставалось брать их и тратить. У Джила не было врагов. Он вел тихую жизнь в Холмбай-Хиллз со своей женой Мейзи, двумя дочерями и сыном, который участвовал в соревнованиях по бегу от школы Беверли-Хиллз. У Джила не было любовниц, не было вредных привычек, не было врагов.
Летом сорокового года кто-то умыкнул Джила Валентайна с парковки на западе Лос-Анджелеса. Полгода люди Коэна, люди Дранги и гангстеры со всей страны обшаривали Лос-Анджелес в поисках всеобщего золотого мальчика. Ломали руки, выбивали зубы, вышибали коленные чашечки, но никто ничего не узнал.
И однажды, когда почти все поверили пришедшему неизвестно откуда слуху, что Джила Валентайна видели попивающим пивко в Пуэрто-Нуэво, мексиканской рыбацкой деревне к югу от Тихуаны, его сын, забежав утром домой, обнаружил отца в холщовых мешках, расставленных по всему заднему двору их дома в Холмбай-Хиллз. Были отдельные мешки для руки, для кисти. В большом мешке лежала грудная клетка, в мешке поменьше – голова. Всего было тринадцать мешков.
Никто – ни боссы из Канзас-сити, ни боссы из Лос-Анджелеса, ни сотни людей, искавших Джила, ни его коллеги по законным и незаконным предприятиям – не понимал, за что его убили.